Разглядев Рииши, одетого как обычный кузнец, разве что без кожаного фартука, Суро удивленно поднял бровь и одновременно с тем нахмурился встревожено:
— Рад приветствовать и рад, что все обошлось в той свалке — по чести сказать, не узнал бы.
— Значит, это и вправду ваша это затея, — произнес молодой человек, не сообразив, что может подставить Майэрин. Осознав, испугался этого.
— Вернуть власть в руки Нэйта — затея самих Небес, — поправил его Суро, для значительности подняв палец к этим самым Небесам. — Там все давно заливались слезами, глядя, во что превратилась провинция.
— И во что же?
— В дикий кусок земель в руках человека, способного только махать саблей. Не спорю, храброго, но умом сравнимого с любым лесорубом. А потом еще хуже — к Хинаи потянулись другие руки, отступника, мечтающего побыстрее вручить холмы и ущелья, окропленные кровью предков, хитрым чужакам.
— Я не так это вижу, — сказал Рииши. Он не хотел пререкаться с Суро — тот умеет жонглировать словами так, как не каждый циркач мячиками.
— Ну, что тут сказать… Аори Нара был честнейшим человеком. Его сын, я не сомневаюсь, тоже. Только молодости свойственно не видеть полутонов. Аори бы понял меня.
— Никогда.
— К чему говорить о мертвых? — глава Дома Нэйта не стал спорить. — Надо понять, что делать с живыми.
— И что же? Перебьете всех, кто не скажет вам «да»?
— Таких будет меньше, чем тебе кажется, — Суро глянул на него словно бы даже с сочувствием.
— Я не скажу. Что со мной?
— Сложно решать, когда равные части лежат на весах, — сказал Суро, будто пожаловался. — Уж будем начистоту, не как главы Домов, а как старший, много видевший, с человеком еще молодым. Я могу приказать Атоге, и в заложниках окажутся все семьи оружейников, что Срединной, что Осорэи. Но с тобой поступать надо иначе; с такими корнями, как твои, либо убивают сразу, либо не трогают, да еще в родне у тебя Аэмара. Я не хочу убийства; много верных Дому Нара поднимется, и мало ли кто еще. Тем паче не хочу новой войны, и так уже одна идет. Провинции нужен мир. Мы его принесем. И если ты убедишь людей, это будет гораздо быстрее. И все останутся живы.
— Даже если бы я взялся за это, кто бы меня послушал? Сочли бы трусом и предателем.
— И где же предательство? Продолжать работу в кузнях, чтобы разбить врага?
— Чтобы уничтожить правящий Дом.
— Со дня на день Столица пришлет указ — введет новое управление. Говорю тебе по секрету. Столь уважаемый тобой Таэна-младший постарался, да… а ты ему верил. Пока речь только о поле боя, младший брат наизнанку вывернулся, чтобы отстранить старшего — а прочую власть над провинцией оставить себе. Но и он просчитался. Таэна в скором времени все равно останутся не при делах. Я знаю нужды Хинаи, мои предки проливали здесь кровь. Ты всерьез хочешь, чтобы сюда прислали чужого чиновника, проклинающего эти земли и мечтающего только о блеске Столицы?
— Нет, не хочу. Но он, может быть, все-таки окажется лучше людей, которые убивают своих товарищей, когда идет война.
— Ты подумай до завтра, — сказал Суро, вставая; от показной доброжелательности ничего не осталось, был он хмурым и раздраженным. — Поутру и решим.
Все было прозрачно, как роса или первый весенний дождь: или утром он отвечает согласием, или на этом его жизненный путь завершается. Можно ответить гордым отказом, но что будет потом с оружейниками? Некоторые, испугавшись за семьи, продолжат работу. Кого-то убьют, и таких будет наверняка больше. И в городской страже много людей Нара, и в других округах, и в Ожерелье. Тут уже не росу вспоминать, а степной пожар в конце лета, когда сухая трава: не успеешь опомниться, выгорит все.
Больше всего он боялся, что Суро сумеет его заставить. Не грубой силой, и без того рычагов и нитей довольно. В таких раскладах легче всего одиноким и безразличным ко всем. На них трудно давить.
…И не только о его выборах речь. Оружейникам может быть предложено купить и его жизнь. Если Суро заговорил об этом, разумно сделать предложение в обе стороны.
Как поступил бы отец?
На сделку с совестью он никогда не шел. Только понять бы, чего требует совесть — гордого отказа или спасения жизней людей.
Суро очень хотел согласия. Видно, и впрямь опасался влияния Дома Нара. Рииши могли бы закрыть в подвале, еще где-нибудь, но отвели в собственные покои, правда, находиться он мог лишь в одной комнате. Его слуг — все были, по счастью, живы и целы, увидел их по дороге, издалека — сюда не пустили. Стража стояла на входе, не сводя с него глаз, железная, немая и глухая. Он даже написать записку в тайне не смог бы. Как и обмануть Суро ложным согласием. С людьми все равно говорить придется, и возможности взять свои слова назад у него не будет.
…Он рос на понятиях чести и долга, зачитывался историями о людях, поступивших, как надо, не склонивших голову перед врагом или обстоятельствами. И здесь, на севере, и в других землях — доблесть везде одинакова и ценна. Вот только они погибли, почти все эти люди, и, может быть, их последней мыслью было, как же они ошибались.