Ахэрээну (СИ)

Свет далекой звезды прекрасен, но если смотреть на него, можно сломать себе шею или завязнуть в болоте. Вот у него самого сейчас выбор, впустую геройствовать и умереть в двадцать с небольшим, нет, лучше прямо сказать — через несколько дней; дать роду угаснуть, или махнуть рукой на желающих власти. Что до них, самому-то власть не нужна.

Простучали тяжелые шаги по половицам, и лишь у самой двери он различил за ними еще одни, легкие. Стража посторонилась, давай проход фигурке в светло-сером, и лицо ее было почти такого же цвета, прозрачное, как иногда у тяжело больных.

— Господин разрешил пропустить к вам жену.

…Суро, ты сволочь. Женщин не тронули, и она сидела бы в своих комнатах… Пришла, чтобы уговорить? Наверняка. Но уж не на нее злиться.

Он теперь и за эту девочку отвечает. Кто знает, что придет в голову злобному хорьку — а есть еще и Атога, он Аэмара никогда не любил. Устроить несчастный случай легче легкого…

— Не смотри так, — сказала Майэрин тоненьким, сдавленным голоском, — Я не ребенок. И не собираюсь жалеть о том, что приехала. Что тебе сказал Суро?

Прошла вглубь комнаты, устроилась на кушетке среди подушек, на стражу обратив внимание не больше, чем на пятнышко на дверном косяке. Сложила руки на коленях, брови сведены, покусывает нижнюю губу. Прическа — две косы свисают на грудь, проще некуда. Хоть и заявила, что не ребенок, выглядит совсем девочкой. О чем с ней говорить-то? О ней заботиться нужно, а не перекладывать ношу.

Сам не понял, почему взял и рассказал ей все.

Глава 7

Кэраи сумел умерить недовольство брата своим приездом — тот был слишком рад победе; Тагари позволил ему пока оставаться с войском. Крепость Трех Дочерей они покинули, проведя там неполных два дня. Позади были удобные покои, стены и крыша, защищающие от дождей. Теперь и высшие командиры слова жили в палатках, просторней и куда лучше обставленных, чем у солдат — те ютились, как сваленный в лодку улов, — но все-таки роскоши генерал не позволял никому. И сам в ней не нуждался. А Кэраи трудновато было в военном лагере, среди сотен и сотен людей. Ладно если вдоль речки идти, а то и воды умыться не сразу получишь, как ни приказывай.

И сколько еще ждать гонца, неизвестно. Да и не хочется торопить время, вдруг это все, что у них с братом осталось?

С офицерами Кэраи общего языка не нашел, с солдатами и не пытался, поэтому свободные часы — обычно вечерние и ночные — проводил в одиночестве. На звезды, например, посмотреть, никогда не надоедает. В городах было не до того, и вернется, снова о них позабудет. А тут перед ним раскрывалось все небо, только отойти подальше, чтобы не мешали лагерные костры, числом немногим меньше, чем звезды.

Брат ему выговаривал — земли-то мы отбили, но все же в одиночку шляться не дело. Но Кэраи никогда не заходил дальше, чем караулы стояли — и не пропустили бы, и незачем. По краям огней зажигали мало: легче вглядываться в темноту.

Сегодня шли меж высоких холмов, склоны которых местами обнажились причудливо — словно огромными когтями по ним провели, содрав зелень до белой кости. Хотелось посмотреть на них ночью, но пока с неба еще не ушло зарево, хоть воздух уже потемнел. Прогулявшись по лагерю, Кэраи вернулся в палатку, где Ариму как раз накрыл ужин. Он, в отличие от хозяина, со многими столковался; дождавшись, пока опустеют тарелки, попросил дозволения уйти. Кэраи в этот миг ему позавидовал, сам он так легко не умел — даже не друзей заводить, а так, пустячных знакомых не с умыслом и дальним прицелом, а просто, поболтать и уже считаться приятелями.

Устроился за столом с книгой. Древний хронист писал о войне, в которой горы Эннэ окончательно отошли нынешней Хинаи, тогда носившей другое название. Знали бы далекие предки, что будет на этой земле, порадовались бы или огорчились? Ведь как-то же они себе представляли грядущие дни.

— Господин, к вам вестник, — послышался голос охранника по ту сторону полога.

— Пусть войдет.

В палатке появился юноша в форме; Кэраи так и не научился различать все тонкости, откуда, из какого отряда. Это был другой язык, военных, а не придворных.

Что-то в облике показалось знакомым, но известие было важнее. Только скользнул взглядом по легкой фигуре — мало ли у брата молодых солдат.

— Письмо, голубь принес в крепость, — гонец протянул узкий кожаный футляр. К лапам голубя такое не привязать, конечно, зато надежная защита в дороге потом.

Непонятное чувство возникло, и, пожалуй, не слишком приятное. Взял футляр, почти соприкоснулись руки, и было это… словно едва не задел густую липкую паутину.

— Ты можешь идти.

Все-таки что-то тревожащее было в том движении, с каким юноша отступил назад и выскользнул из палатки. Невнятная мысль оформилась, приняла четкий контур: военные двигаются не так. И новобранцы из крестьян — тем более. «Скользящие в тени», незримые шпионы? Такие не передают официальные письма.

Эх, а вот это плохо.

Письмо предназначалось для брата, но это Кэраи понял, уже сломав печать, по обращению. Теперь уж всяко надо прочесть, все равно Тагари не поверит в случай.