Ахэрээну (СИ)

Монаху казалось хуже — он почти привязался к проводнику, а теперь и у него подрагивали руки, когда смотрел на существо мертвое и ненавидящее. Прежнего их спутника больше не существовало, любовь к жене, бывшая его стержнем, уничтожила его в час ее гибели.

Но тори-ай было сейчас не до них. Он вел напрямик к ему одному видимой цели, не замечая ни коряг, ни корней, ни провалов в земле. Люди едва поспевали за ним.

Не сразу можно было понять, что здесь произошло. Тори-ай привел их к залитой кровью яме, в которой лежало тело мужчины, по одежде судя, охотника.

— Что это? Что тут стряслось? — в испуге спросил брат Унно, озираясь.

— Это дротик рухэй, — Лиани спрыгнул в яму, подобрал оружие. — Кто-то еще был здесь, раз лицо прикрыто…

Он приподнял лист папоротника, прикусил губу и на шаг отступил.

— Посмотри…

— Это его кровь, — не сказала — каркнула нежить, и они не сразу поняли. А тори-ай стоял поодаль, черный, скрестив на груди руки, и ждал.

— Если хоть что-то недостойный брат разумеет, не один этот охотник здесь обнаружится, — пробормотал монах, хватаясь за святые амулеты.

Еще одно тело, возможно, владельца дротика, они нашли в овраге поблизости. С таким же закоченелым ужасом на лице. И следы солдат, много следов… Постепенно понятней становилось, что здесь произошло.

Только потом Лиани озвучил то, о чем думали оба:

— На телах охотника и пришлого ран нет.

Когда стало ясно, что поисков не понадобится больше, монах велел тори-ай вернуться в пояс. Сперва думал, не совладает с ним: нежить не нападала, но стояла, глядя в упор, и сумерки, сгущаясь, почти на глазах снимали с нее покров человеческого. Брат Унно справился, попутно остановив готового ударить младшего спутника.

— Не мешай мне, — попросил тихо и хрипло.

Он справился.

Больше искать они не решились, хотя, может быть, цель их была где-то неподалеку. Но сумерки становились гуще и гуще; дальше в лес заходить поостереглись, вернулись на открытое место.

Чужое оружие молодой человек прихватил с собой.

— Крови-то сколько… но тело у него человечье, он мог и не выжить.

— Выжил, раз убил того бедолагу, — угрюмо сказал монах. — И второго тоже. Им чужая сила, чужая душа — как вода погибающему от жажды.

Лиани поднял оружие вверх, к слабому свету, внимательно разглядывал дротик; кровь на лезвии и древке уже высохла. На сердце было пусто, словно вечером на предзимней равнине — сухие былки травы да бескрайний волчий вой. То на сердце, а пальцы жили своей жизнью, поворачивали чужое оружие, тронули острие и кромку наконечника.

— Теперь нам его не достать, ранить его — уже чудо, и оно другому выпало… чему ты радуешься?

— Нам и не надо его больше искать! — брат Унно едва не приплясывал, словно внезапно с ума сошел. — Такой подарок, хвала Заступнице и всем небожителям, такой подарок! О, святые Небеса, сподобили догадаться!

— Не понимаю.

— Да глянь только, что у тебя в руках! И на наконечнике-то что!

— Это? — Лиани удивленно вскинул бровь. — Но я думал, рана должна быть нанесена освященной стрелой…

— Дай-ка сюда, — монах бесцеремонно забрал оружие. — И стрелу тоже дай. Да не эту, а из освященных, сам же сказал.

Нелепое зрелище, служитель святых сил с дротиком и стрелой в руках. Еще бы нож в зубы… Брат Унно повертел в пальцах стрелу: тонкая, она выглядела черной сейчас — не только древко, и железное жало. Провел наконечником по высохшей крови на дротике, раз, и другой. Лиани глазам своим не поверил: кровь посветлела, налилась алым, видимым и в полутьме, и каплей упала с дротика на стрелу. И не растеклась по освященному железу — впиталась в него.

— Вот и всё. И это с собой возьми, пригодится, вдруг повторить придется, — брат Унно с видимым отвращением бросил Лиани дротик.

Вытер руки о монашеский свой балахон, подумал — и еще о траву.

Они схоронили охотника по-настоящему, в той же яме, где он лежал. В овраге зарыли чужого солдата.

— Надо и пояс теперь уничтожить, — сказал Лиани. — Огонь возьмет его? Чтобы не оставить в горах злобного призрака? Что ты молчишь?

— Жалко, — признался брат Унно. — Оно и понятно, что ему самому теперь никуда, разве что полюбоваться, как сгинет враг, и то — ничего он в монастыре не увидит. Все равно жаль, столько с ним вместе довелось провести.

— А не надо было пытаться ручную зверушку из нежити сделать, — холодно ответил молодой человек. — Думаешь, он нам еще способен помочь на обратном пути?

— Мог бы. Но не станет, — вздохнул монах. — Та помощь последней каплей была, теперь если и выйдет наружу, лишь убивать, и нашими скромными силами не совладать с ним.

— Тогда и тянуть нечего, — Лиани взял — почти выхватил пояс из рук монаха, шагнул к костру, и остановился. Держал на весу не как вещь — а словно разбудить или потревожить боялся. Медленно, словно желая запомнить, провел пальцем по чеканке на пряжке, и положил на жаркие угли; чуть зашипел ремень, начал темнеть. Брат Унно дернулся было — выхватить вещь из огня, но только рукой махнул, и отошел, понурясь.

А Лиани долго смотрел в костер, пока не прогорел сам пояс. Пряжка осталась, лишь потемнела.

Лиани вдруг склонил голову и спрятал лицо в ладонях.