Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы

– В этом страшном месте всё, что было выше какого-то уровня – подлежало уничтожению.

Последние дни в Царском, ещё горя пророческим энтузиазмом, она созерцала уличных прохожих под каким-то странным углом зрения – как бесконечную карнавальную вереницу живых мертвецов, не имеющих будущего. Отворившееся внутреннее озарение не давало никакой радости, было печальным и тягостно-мрачным. В ней крепло убеждение, что всё, случившееся Великим Постом, оказалось ритуальной сделкой с тем «спокойным и двурогим», который в первый миг любовного восторга казался всего лишь месяцем, торжественно сияющим над накатанной санной колеёй:

Пятнадцатилетние руки
Тот договор подписали
Среди цветочных киосков
И граммофонного треска,
Под взглядом косым и пьяным
Газовых фонарей.
А на закат наложен
Был белый траур черёмух,
Что осыпался мелким,
Душистым, сухим дождем…
И облака сквозили
Кровавой Цусимской пеной,
И плавно ландо катили
Теперешних мертвецов…[267]

Безумие начинало бродить в самом воздухе несчастных российских дней 1905 года, поднимая новую волну революции, неизмеримо страшней и безнадежней, чем зимние стачки и уличные манифестации. Сразу по прибытию в Евпаторию Ахматова услышала о невероятном военном мятеже, поднятом на новейшем броненосце Черноморского флота «Князь Потёмкин-Таврический». Там случилось нечто, плохо укладывающееся в сознание: командир броненосца приказал расстрелять с десяток матросов за… претензии к готовке на камбузе![268] Несчастные, которых уже накрывали смертным брезентом, в отчаянии бросились на палачей, и произошла бойня, достойная морских преданий пиратской старины (изверг-капитан, по слухам, визжа в агонии, целовал руки и лизал прогарные ботинки[269], крушащие ему рёбра). Распалясь, в свою очередь, пролитой кровью[270], матросы захватили приданный «Потёмкину» миноносец и повели оба корабля бунтовать Одессу, где беспорядки зрели с мая. В знаменитом одесском порту случилась вторая бойня, горше прежней, сгорели склады, мастерские, баржи, несколько пароходов, эстакада и церковь Св. Николая Чудотворца. Счет убитым пошёл на сотни; город, объявленный находящимся на военном положении, погрузился в хаос. В двух эскадрах, срочно присланных усмирять обезумевший броненосец, тоже вспыхнул мятеж, и один из кораблей присоединился к «Потёмкину»[271]… Дурно приготовленный флотский борщ (как полгода назад забубённая ругань заводского мастера) потрясал основы Российской империи! «Я бродила по пустынному пляжу и первый раз слушала “взаправдашные”, а не учебные выстрелы с “Потёмкина”», – вспоминала Ахматова первые евпаторийские впечатления. По-видимому, это случилось вечером 21 июня, когда роковой корабль, побывав у берегов Румынии, шёл, угрожая новыми бедами, на Феодосию[272]. Через два дня «Потёмкин» покинул Крым, и вокруг Ахматовой, разгорячённой невероятными событиями весны-лета 1905 года, внезапно воцарилась непроницаемая тишина древнего караимского захолустья.

IX

Ахматова в Евпатории – Летние паломничества на почту – Дом Пасхалиди – Чахоточное проклятие семейства Горенко – Встречи с Мешковым – Мирные переговоры и Портсмутский мир – С. Ю. Витте – Великая забастовка – Манифест 17 октября.

От лета 1905 до лета 1906 года в жизни Ахматовой тянется вереница дней, едва заметная для биографов по крайней скудости внешних событий. «Мы целый год прожили в Евпатории, – писала она в «канонической» версии автобиографии («Коротко о себе», 1965), – где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов». В доверительных же беседах упоминалось главное из этого времени: «…Каждый день, по жаре, за несколько вёрст ходила на почту, и письма так и не получила»[273]. «Ожидание письма» останется у неё с тех пор неизжитым кошмаром, постоянно восстающим из болезненных глубин памяти и накладывающимся на новые имена и новые адреса. Кажется иногда, что она и сама уже толком не разбирала: от кого, когда и куда это роковое письмо должно было прийти: в Евпаторию? в Херсонес? в Слепнёво? в Ташкент?

Я ждала письма, которое так и не пришло – никогда не пришло. Я часто видела это письмо во сне; я разрывала конверт, но оно или написано на непонятном языке, или я слепну…