– Я бы выпил еще чаю, – сказал Куроедов, профессионально пропустив
Он оторвал вторую лапу.
– Хватит! – попросил я и невольно оторвал крылышко курицы.
– Это в ваших же интересах!.. Она сняла черные штаны, перепачканные кошачьей шерстью, оказалась в черных чулках и черных, с красной каемочкой, трусиках… Как вам удалось убедить ее принять ванну и кто отодрал ее двумя пальцами, так что она запрокинула голову и кончила, а вы стояли там без трусов? А если бы жена проснулась, чтобы пописать? Света, с которой вы искали примирения?
– Откуда вы все это знаете?
Куроедов молчал.
– Вы получили, кажется, приглашение из посольства? – сменил тему Куроедов.
– Какие-то Акимуды… – пробормотал я. – Я – без трусов. Та кончает… Пить меньше надо.
– Вот именно, – хмыкнул Куроедов, извлекая бутылку Hennessу. – Катя, несите бокалы! И после этого вы позволяете себе ее шпынять. Она – ангел.
Пришла Катя со спущенными джинсами. Куроедов разлил коньяк по бокалам.
– Но что можно быку, не позволено ангелу. Она вбирает сперму в себя, а я выбрасываю наружу. Не надо путать!
– Мачо! – восхищенно вскричал Куроедов и, быстро чокнувшись, выпил. – Мы думали, вы – либерал, а вы – мачо!
– А вас вообще нет! – глупо объявил я, отрывая второе крыло курицы. – Люди не имеют право знать все. Вы – иллюзия.
Я выпил, оставляя жирные куриные следы на стекле.
– Ах, мы даже не можем справиться с кучкой нацистов!.. Нет команды «фас!». А если что, напустим нацистов на вас. А потом отобьем. Или нет… Мы – всесильные?
– В советские времена ваша контора отговаривала меня ходить по посольствам.
– Когда это было! – отмахнулся Куроедов. – Тогда – тоталитаризм, а теперь живи на здоровье!.. А вот цитатка для вас. – Он вынул книжку. – По приезде в Москву он заболел нервным расстройством – перестал спать, нормально жить, часто плакал и говорил о смерти…
– О ком это?
– Догадайтесь!
– Это обо мне? – неуверенно спросил я.
– Нет, что вы! Писатели обречены на любовную драму.
Она кормит их творчество. Хуже любят, лучше книга!
Возьмите Набокова…
– Дворянин во снобизме, – хмыкнул я.
– Ну, да… – Он перешел на шепот. – Акимуды – наша головная боль. Откуда что взялось – не понятно. Но они, я смотрю, потянулись к вам. Надо идти. Познакомьтесь с Послом. Это просьба. С самого верха.
Он замолчал, сказав тяжелые слова.
– Расскажите мне про Акимуды. Это остров?
– Остров? Скорее новый Солярис! Или еще того хуже!
Мы сбились с ног! Позвольте, я вам расскажу…
От курицы остался один остов.
«Зяблик! – Волна воспоминаний нахлынула на Куроедова. – Катька по кличке Зяблик. Венера Мытищинская».
Куроедов стоял в пробке на мосту. Впереди был виден Кремль. Боровицкие ворота. Судя по лицам москвичей в соседних машинах, никто не разделял мнения генерала Рыжова об опасности, нависшей над Россией.
Зяблик была красавицей. Зяблик стала его коллегой (Куроедов ее завербовал для слежки за олигархами) и несчастной любовью. Зяблик сказала Куроедову:
– Здоровый смех равен трем бутылкам кефира!
Катька с копной светлых волос еще совсем недавно училась в
– Не пейте по вечерам кефир! С утра голова болеть будет!
И вот тогда Куроедов первый раз ее поцеловал.
В минуты волнения у нее вдруг не выдерживал и начинал дрожать подбородок. Вместе с фальшиво-брильянтовым пирсингом. Куроедов чуть было не женился на Зяблике, они были тайными любовниками, но Куроедов остался с женой, а Зяблик ушла к Денису.