«Истерия идет, что творится; а жидки жидками — упористо и смело, неустанно нюхая воздух, они приспосабливаются, чтобы не творить, так как сами лишены творчества; творчество — вот грех для еврея… И я хорошо понимаю людей, которые поступают так: слыша за спиной эти неотступные дробные шажки (и запах чесноку) — обернуться, размахнуться и дать в зубы, чтобы на минуту отстал со своим губительным хватанием за фалды… Господи, когда, наконец, я отвыкну от жидовского языка и обрету вновь свой русский язык»…
Зиновьев, то бишь, Апфельбаум вернулся из Парижа раньше времени, какой−то весь замордованный, побитый, оцарапанный, с крупным синяком под левым глазом, прихрамывал на правую ногу и как бы искал у кого-то помощщи. Ему, должно быть, накостыляли где-то по дороге, поскольку он любил приставать к дамам, сопровождаемым кавалерами, представлялся без надобности и тут же интересовался именем дамы.
Не всякий раз такое поведение сходило с рук нагловатому еврею, любившему брать быка за рога. В этот он набрался наглости и шепнул даме на ушко, что у него до колен. Дама не то от радости, не то от ужаса воскликнула «Жорж, выручай!»
Жорж не сам нокаутировал революционера, он всего лишь кивнул головой двум охранникам, что его сопровождали.
Самое страшное, что произошло, Гершон так обильно омочил кальсоны, что на его сандалии потекли струйки, и это забросило его в область стыда и неудобства. Ему пришлось снять сандалии, выжать носки и надеть сандалии на босу ногу.
Миновав два дома и увидев еще одну парочку: мужчина низкого роста в соломенной шляпе, а дама с накрашенными губами, глянула на него, а он прочитал на ее лице: я тебя хочу и тут же бросился в забегаловку, вслед за парочкой, тут же заказал два стакана чаю и согрелся. Дама заметила его босые ноги и тут же с презрением отвернулась. «Гм, не вышло», — произнес он вслух и побежал к Ленину, которого не видел целых две недели.
− Ну, какие дела, Гершон? Почему синяк под глазом? — спросил вождь.
− На баррикадах сражался. У самом Приже. Нас было три иудея с палками, а хранцузов набралось с два десятка. Хорошо, что не убили. Нас спасло то, что мы стали петь Марсельезу. Хранцузы поняли по мелодии, что мы представители пролетариата.
— Почему носков нет? Врешь ты, Гершон, и ни разу глазом не моргнул, — наступал Ленин, щуря левый глаз.
— Что бы ты без меня делал? — задал Гершон провокационный вопрос.
— Гершон, не хвастайся и не лги. Небось, зацепил кого и получил в рыло. Так тебе и надо. Денег принес? У нас катастрофически не хватает денег, а без денег революцию не сделаешь.
— Наша книга вышла в Париже, но там только твое имя, а трудились мы оба, я даже больше тебя. Галиматья, правда, получилась, но это оправдывает название «Что делать».
— Ты трудился, не спорю, но думал-то я. Это мои мысли в этом великом труде, а не твои. Ты…,ну как тебе сказать? ты не дорос до вождя мировой революции. Давай садись, будем заниматься правкой, убирать неточности, там много наших предположений, а жизнь вносит коррективы…
9