− Друзья! пакуйте чемоданы и со мной в Петроград. Я каждому подарю должность, я вас приму в свою команду и вы по моему приказу приступите к делу. Нам надо устроить резню. Помещиков и капиталистов надо вырезать всех до единого. Нам нужна жилая площадь для пролетарских семей, для солдат Петрограда, которые вышли на улицу. Кто мыслит иначе? Никто? Это хорошо. Не люблю инакомыслия. Вождь для того и существует, чтобы мыслить, а массы для того, чтоб исполнять.
Бонч-Бруевич хотел остаться на даче и сослался на живот, якобы, у него разболелся желудок и его не покидают признаки поноса. А Смирнов тут же схватил четыре чемодана Ленина и они на лошади отправились в путь.
Под звуки выстрелов в воздух и криков «ура» он заскочил в квартиру, запыхавшись, и закричал:
− Инесса, мы победили! Поздравляй вождя мировой революции!
Он тут же спрятался за занавеску, вызвал Надю и приказал одеть себя в женскую одежду. Когда все было готово, он подсел к Наде, достал зеркало и пришел в восторг.
− Надя, а оказывается, мы так похожи друг на друга, как две капли воды. Инесса, посмотри на нас в зеркало: два революционера, вернее две бабки-революционерки, ну кто нас может арестовать, скажи? Да мы как пошлем подальше любого сатрапа, так он только глазами заморгает. Надя, завтра идем с тобой на площадь. Меня там ждет коронация.
Утром следующего дня 4 июля 1917 года Ленин увидел стотысячную толпу на улицах. Солдаты были накачены не только спиртным, которого было вдоволь в результате ограбления магазинов, но и наркотиками. Как и вчера, они палили в воздух и кричали «Долой»!
− Все, наша взяла, − сказал Ленин и выпустил руку Нади. − Я отправляюсь на площадь, на коронацию. Хочешь, следуй за мной, только соблюдай дистанцию. Теперь я не просто Володя Ульянов, теперь я − вождь мирового пролетариата.
Он почти бежал, Надя значительно отстала от своего знаменитого мужа, но вдруг послышалась более мощная стрельба. Люди стали крутить головами, пьяные солдаты и матросы начали падать, как снопы. Оказалось, что временное правительство решило дать по зубам зарвавшимся путчистам. Началась кровавая бойня между войсками, вызванными с фронта и путчистами, спровоцированными и подкупленными революционерами на немецкие деньги. Несмотря на то, что на площади вышло около ста тысяч смутьянов, их участь была решена в результате мощной атаки регулярной армии.
Среди повстанцев были и представители немецкого рабочего класса, и целая когорта провокаторов еврейской национальности, вызванная со всех концов Европы. Но их было слишком мало. Ленин в эти трудные минуты понял свою стратегическую ошибку: немецкий план он просмотрел и одобрил, а вот заявку на помощь в живой силе не подал вовремя.
Большевистская авантюра потерпела сокрушительное поражение.
Нахлобучив парик на лысину сильнее, чтобы ветер не унес, Ленин помчался в сторону причала. Ему казалось, что он похож на женщину, но его везде принимали за сумасшедшего. Оказалось, что на причале делать нечего, вдобавок по причалу сновали подозрительные личности. Вождь повернул в сторону дома. Едва добравшись к дому, где он снимал квартиру, он спустился в подвал и велел его не беспокоить. На следующий день только Апфельбаум и Бронштейн были допущены к обгадившемуся вождю, рискнувшему посмотреть начало переворота 3–4 июля.
− Что с нами будет, что будет? нас расстреляют? − спрашивал Ленин своих ближайших соратников. − Если не расстреляют, то повесят. Как быть, друг Апфельбаум? Напиши что-нибудь и освети, как нам поступать дальше.
− Как поступать дальше? сидеть в тюрьме. Я тебя уговаривал повременить, но ты, когда речь идет о захвате власти, сходишь с ума, ты за себя не отвечаешь.
− Да, издан правительственный приказ об аресте Ленина и Апфельбаума, то есть, Зиновьева, — подтвердил Кацнельсон.
− Я против ареста, я не хочу, чтоб меня арестовали. Как это вождя мировой революции кто-то может арестовать? Гершон, вот тебе тысяча рублей, сходи, купи мне новое женское платье и какой-нибудь женский головной убор. Я переоденусь и уйду в подполье. Я люблю подполье. Мне в подполье хорошо работается. Ты, Гершон, и про себя не забудь.
− Я думаю так, − сказал Гершон, − я оденусь в обычный пролетарский костюм, пойду в уборную и свалюсь там, чтоб обваляться. От меня все станут шарахаться, в том числе и полицейские. Когда вернусь, постучу в подвальное окно и стану на четвереньки, ты выйдешь, сядешь на меня, как на осла, и мы помчимся…куда-нибудь.
− Согласен, − сказал Ленин,− только это должен решить ЦК. А может ЦК вынесет постановление, чтоб я сдался властям, был судим, а затем повешен. Но сегодня, после беда я должен выступить в доме Кшесинской, моей сестры по крови. Я призову рабочих, солдат и моряков к стойкости, выдержке и, конечно же, к спокойствию. Мы окончательно не побеждены. А потом, Гершон, уедем в Сестрорецк в подполье и начнем строчить научные труды о мировой революции.