Послал стрелять, а они опять попадали. Черт знает, что такое! Хоть рапорт по начальству подавай, что жиды по своей природе не могут служить в военной службе. Срам и досада! Положение усугубилось тем, что жиды стали «падать» и в других воинских частях Западного Края. Выход подсказал начальству рядовой солдат Мамашкин. Он обещал эту жидовскую игру уничтожить. Он взял двух приятелей, Петрова и Иванова, и они протянули веревку через реку. Прикрепили на середине реки к верёвке две лодки, на лодках положили кладь в одну доску. По приказу командира жиды должны палить с этой лодки, повернувшись лицом к воде. И… представьте себе — жид ведь в самом деле ни один не упал! Выстрелили и стоят на дощечки, как журавлики. Я говорю: Что же вы не падаете? А они отвечают: — Мозе, ту глибоко… Прекратили после этого «падать» жиды и в других воинских частях»…
Ленин ждал ареста и расправы, пытался связаться с Керенским, своим земляком, с которым были тайные встречи, секретные договоренности, но он никому не доверял, даже Инессе и после третий напрасной попытки связаться, сдал Керенского на свалку недоверия. Он, Керенский — барахло, болтун, ничтожество, трус, он не примет никаких решительных шагов в пользу переворота.
События последующего дня показали, что Ленин был прав: вся большевистская верхушка была схвачена и посажена в каталажку. Часть в Крестах, часть в других Петроградских тюрьмах. Евреи Коллонтай−Домонтович, Каменев−Розенфельд, Луначарский Баилих, Раскольников и другие активные иудеи, перекрестившиеся в гусских, содержались в более благоприятных условиях.
Срочные планы относительно 3–4 июля, не были осуществлены, поскольку Ленин слишком поторопился, он уже видел их результат, уже сидел в золотом кресле и отдавал команды, распоряжения, но вся эта бредовая идея вождя пошла насмарку. Вдобавок началась травля большевиков и Ленина в частности.
И самое главное. Было документально доказано, что Ленин — настоящий немецкий шпион, выполняет задание и получает солидную зарплату, как сотрудник таинственного ведомства. Он и его банда получили огромные суммы от германского генерального штаба и были заброшены в Россию для насильственного переворота, а, следовательно, вождь большевиков, подлежит немедленному аресту и суду.
«Мужественный» борец за счастье человечества дрожал, как осиновый лист и каждый час требовал новое женское платье, взамен описанного в общественном месте, если таковое было, а то случалось и просто за углом, где ветер заносил подол прямо на струю. Любой шорох в углу квартиры, где он проживал, приводил его в дрожь и заставлял посещать туалет, из которого он практически не вылезал.
— Послушай, вождь народный, что от тебя так несет мочой, у тебя недержание? — задал ему вопрос ближайший его друг Янкель Кацнельсон. — Может посетить тебе врача?
— Янкель, дорогой мой соратник…еволюццция в опасности. Меня действительно могут поймать и предать суду, а потом повесить. Мой земляк Керенский, я оторву ему яйца и запихну в рот, как только мы захватим власть, а пока он…издал приказ арестовать сорок человек, всю нашу синагогу и меня в том числе. Сошлют…в Сибири холодно, братец ты мой. Неси еще платье…с косичками, длинное, чтоб немного по земле волочилось. И обувь на высоких каблуках. И надо бы какой-то мешочек. Ничего с собой не может поделать вождь мировой революции. 400 человек убитых, возможно трупы еще не убраны. Их осматривают, составляют протоколы и всех пришьют мне. Что делать? Мордыхай, помоги своему внуку!
— Давай тебе задвину в рыло, три зуба потеряешь, зато перестанешь дрожать, — расхохотался Апфельбаум.
— А где Янкель?
— Как где? арестован. Следующая очередь твоя и моя тоже.
— Придумай что-нибудь другое…, давай сначала я тебе выбью…два зуба, и посмотрим, как ты будешь выглядеть, а потом уж ладно, что не сделаешь для мировой революции?
— Явись с повинной…, наш друг Керенский тебя выручит.
— Да, явись с повинной, — подтвердил Бронштейн.
— Ты меня убиваешь, Лейба. За что, спрашивается? Я же тебя приблизил к себе, а за мной царское кресло, — ты так хочешь отблагодарить своего вождя? И ты, Гершон, жид паршивый. Ты хочешь занять мое кресло? Хочешь — признайся, лучше будет.
— Ладно, шутки в сторону. Но не забывай, я тебе 20 миллионов долларов из Америки привез, а переворот не удался, — куда ты деньги девал, скажи?!
— Они у меня в мешке под кроватью, забирай их обратно и верни американским евреям.
Поздно ночью, с 5 на 6 июля, повязав лысину женским платком, он прибежал к Марии Сулимовой, долго стучал уже немного окровавленным кулачком в дверь, и когда Маша в плохо повязанном халате, открыла дверь, запричитал:
— Вождь мировой революции в опасности, он стоит перед тобой, как революционер перед изображением Мордыхая-Маркса и умоляет тебя: пусти на ночлег. История не забудет тебя.
— А что так дрожишь, вождь народный? и штаны описал, и обосрался, несет от тебя за километр. Позолоти ручку, тады пущу.
— Миллион получишь… после того, как большевики возьмут власть.
Сулимова поверила, она еще не знала, какой это лжец.