Потом офицер увидел катер на балочной конструкции. В свете поднесённого фонаря он маслянисто блестел. Крипджосс взобрался по приставной лестнице и с какой-то куртуазной влюблённостью провёл рукой по панели управления.
Мюрт усмехнулся, глядя на яркие офицерские штаны Крипджосса, куртку с серебряной тесьмой и рукоять револьвера, заткнутого за пояс, — всё это смотрелось нелепо на фоне машины, которую, как и другую «энергетическую» механику, запрети-ди полвека назад. Запретить-то запретили, но… Адам отказался от яблока?
— Двигатель с высокоэффективной системой улучшения сгорания топлива, — с гордостью сообщил капитан.
— Топливо, — сказал Крипджосс, словно ругательство и таинство одновременно. — Катер. На нём можно сделать миллион.
— Полтора. Или пять лет в камере с дырой в полу.
— Зачем вы мне это показали?
— Беру в долю. — Капитан уже не улыбался. — Только бы увидеть землю.
Он передал офицеру фонарь и вскрыл один из ящиков. Крипджосс увидел пузырчатые целлофановые упаковки вперемешку с картонными коробками в два спичечных коробка размером.
Офицер извлёк электронные часы. Таких он никогда не видел, как и других, где вместо стрелок — окошечко. Но слышал, разумеется.
— Надеюсь, ещё работают, — сказал Мюрт.
Он разорвал картонку и высыпал на ладонь четыре металлические «таблетки». Сковырнул ногтём гравированную крышечку. На дисплее загорелись цифры.
— Порядок.
При помощи боковых кнопок он выставил время: 7:00.
— Но сейчас. — начал офицер.
— Реальное не важно. Хочу кое-что проверить.
Разделительное двоеточие мерно пульсировало между цифрами «7» и «00». Прошло три минуты — капитан считал по ударам сердца — цифры не изменились.
Матросы ели молча. Тишину нарушил старый моряк с заячьей губой. Он посмотрел на свою руку, на татуировку Топорга — синий Бог моря задумчиво сидел на синем якоре — и сообщил, что вчера видел графа Долунга. Тот стоял на мостике и раздавал приказы, а под мачтой лежал чешуйчатый труп леди Миалы. Призрак графа. Призрак леди. Они словно накладывались на корабль. А потом призрак сигнальщика крикнул графу, что видит землю. И граф, колеблясь в зеленоватом мареве, истончаясь, хохотал.
Он нас проклял, сказал матрос, он украл у нас сушу.
Никто не прокомментировал рассказ старого моряка. Промолчал и Мюрт, который второй день обедал вместе с командой в столовой.
Виски пользовался большой популярностью. Как-то незаметно Крипджосс и Мюрт перешли на бутылку в день. На каждого. И при этом не могли похвастаться пьяной отрешённостью, спасительным забвением, способным оградить от однотипности дней, призрачной потерянности команды, которая выполняла свои обязанности без вмешательства капитана. Мнимое течение времени — стук волн за кормой.
Они напивались, но оставались рассудительными и мрачными. И словно уже не могли существовать без привычного шума в голове, который появлялся после второго стакана.
Двадцать восьмой день «Эцитон» преследовал маяк.
— Что со звёздными картами? — спросил офицер. — По-прежнему?
Капитан кивнул.
— Разве что зад ими подтереть. Некоторые созвездия я никогда не видел. Словно у меня украли небо.
— У нас.
— У «Эцитона».
Настенный фонарь делал их лица оранжевыми. Мюрт долго смотрел небольшой четырёхугольный иллюминатор, мысленно огибая взглядом борт, скользя под брусьями над безразличной водой, чтобы увидеть точку на горизонте, метнуться к ней, освободившись от клетки корабля… и достичь, узреть, как вырастает стебель маяка, каждую секунду концентрирующий и излучающий свет, взлететь на его вершину, призраком проникнуть за вращающиеся линзы. Кого бы он мог увидеть внутри башни? Смотрителя, приводящего в движение часовой механизм? Смеющегося графа, приглашающего за стол взмахом культи? Плоть от ила твоего.
Капитан отвернулся от иллюминатора.
— Вчера я подслушал разговор, — сказал офицер. — Матросы верят, что мы мертвы и плывём к последней бухте.
— Чушь.
Офицер повёл плечами.
— Они говорят, что четыре недели назад граф набил наши черепа икрой устриц. И теперь мы видим сны Придонной Королевы.
— У нас массовые послесмертные галлюцинации? — капитан издал придушенный смешок.
Крипджосс сделал глоток и криво улыбнулся.
— Кто его знает, что такое смерть? Матросы треплются о сорока днях, о непонимающих душах, которые бредут эти сорок дней к Большой Раковине.
— Или плывут.
На этот раз никто не засмеялся.
— Уж не барон ли разносит подобные мысли, — сказал Мюрт после паузы. — Как думаешь?
— Религия барона ограничена часословом, на котором он помешался после… той ночи. А в нём нет ничего страшнее христианского календаря и красочных миниатюр.
— Ты видел, что он сделал со своей головой?
— Ага. Баталёр лично сбривал то, что осталось после ножниц Лайфо-Дрю.
— Что думаешь о маяке, Крипджосс.
Офицер подумал.
— Он меня пугает. Знаете, как свет в окне пустой комнаты.
Ветер усиливался. Парусина стонала под ударами невидимых кулаков. «Взять рифы», — собрался крикнуть капитан, но матросы уже трудились на мачтах и палубе, уменьшая парусность.