Акселерандо

— Тогда… — Манфред умолкает. Он снова может видеть и двигаться, и ощущает язык во рту. Он снова стал сам собой, физически вернулся к форме, в которой был, когда ему было тридцать и он вел свою перипатетическую жизнь в досингулярной Европе. Он сидит на краю кровати в номере амстердамского отеля, очаровательно обставленного и излюбленного философами, и на нем джинсы, футболка и жилет со множеством карманов. Они забиты трухой давным-давно устаревших приспособлений, из которых он собирал личную сеть, а на столике у кровати лежат его безумно громоздкие очки-проекторы. У двери, как скульптура, стоит и наблюдает за ним Памела, и она — не та рассохшаяся карикатура, которую он видел на Сатурне, подслеповатая Судьба, опирающаяся на плечо внука. Она и не мстительная Парижская Фурия, и не фундаменталистский дьявол-интриган Пояса. На ней идеально скроенный костюм поверх красного с золотом парчового корсета, а светлые волосы, уложенные в тугой шиньон, блестят как тончайшая проволока. Концентрированная стихия, в которую он и влюбился тогда давным-давно — подавление, господство, безжалостная машина, принадлежащая ему одному.

— Мы мертвецы — говорит она. И добавляет, со смешком, жестким и коротким: —Нам не обязательно снова жить в смутные времена, если мы этого не хотим.

— …Что это за игра? — спрашивает он с пересохшим ртом.

— Репродуктивный императив. — Она фыркает. — Давай, вставай. Иди сюда.

Он послушно встает, но не шагает к ней. — Чей императив?

— Не наш. — У нее дергается щека. — Когда ты мертв, ты начинаешь во многом разбираться. Эта проклятая кошка должна нам ответы на многие вопросы.

— То есть ты говоришь, что…

Она пожимает плечами. — А ты можешь придумать этому всему другое объяснение? — Она шагает вперед и берет его за руку. — Деление и рекомбинация. Разделение единиц меметического кода по разным группам, и тщательно просчитанное перекрестное оплодотворение. Айнеко не просто пытался вывести лучшего Макса, когда он устраивал все эти свадьбы и разводы, все эти штучки с эйген-родителями и с выгруженными ветвями. Айнеко занимается разведением наших сознаний. — Ее пальцы в его руках тонки и холодны. Он содрогается от накатившегося отвращения — будто рядом мертвец. Потом он понимает — это включилось кондиционирование, топорно установленные рефлексы, которые как-то умудрились сохраниться после всего, что было. — Даже наш развод. Если…

— Ну конечно же, нет. — Сейчас Манфред помнит уже и это. — Айнеко не был тогда самоосознающим!

Идеальная бровь Памелы приподнимается. — Уверен?

— Ты хочешь знать ответы.

Ее дыхание учащается, и он чувствует его своими щеками, от чего мелкие волоски на его шее поднимаются дыбом. Она кивает — кратко и решительно. — Я хочу знать, насколько большая часть нашей истории была срежиссирована кошкой. Тогда, когда мы думали, что сами хотим снова и снова совершенствовать ее оборудование, это были мы? Или он позволял нам думать, что это были мы?.. — Она шумно выдыхает. — Развод. Это тоже были мы? Или нами манипулировали?

— Наша память. Она настоящая? С нами действительно происходило хоть что-то из всего этого? Или же…

Она стоит в двадцати сантиметрах от него, и Манфред осознает, как богато он ощущает ее присутствие, запах ее кожи, вздымающуюся в ритме дыхания грудь, расширение ее зрачков. Бесконечно долгое мгновение он смотрит в ее глаза и видит собственное отражение — ее модель его сознания? — глядящее на него в ответ. Общение. Безжалостная машина. Она отступает на шаг — каблук цокает по полу — и иронично улыбается. — Тебя дожидается новое тело. Оно только что изготовлено — кажется, Сирхан говорил с твоим отражением из архивов храма истории, и оно решило реинкарнировать. Что за день невероятных совпадений, да? Почему бы тебе не пойти и не воссоединиться с ним? Я встречу тебя, и мы пойдем и зададим Айнеко пару непростых вопросов.

Манфред делает глубокий вдох и кивает. — Пожалуй, так мы и сделаем…

* * *

Маленький Манни — клон с семейного древа, ставшего направленным циклическим графом — не понимает, отчего вся эта суматоха, но он видит, что его мама Рита расстроена. Это как-то связано с кошачьей штукой, вот что он знает, но Мама не хочет рассказывать ему. — Дорогой, пойди поиграй с друзьями — отвлеченно говорит она, и даже не отщепляет отражение последить за ним.