А.К.: Это внешние события, а не внутренние. Мне кажется, что в какой-то момент он внутренне обратился к западной интеллигенции: если вы, ребята, будете, как всегда, потворствовать коммунякам и прочим уродам-террористам, то ваш прекрасный, ухоженный «Остров Крым» накроется окончательно. Если вы, ребята, будете сидеть на верандах и пить шампанское, пока танки входят в ваши города, вы обречены на финал моего «Острова Крым». И все это очень наглядно изображено Васей на фоне крымского пейзажа, знакомого каждому советскому «образованцу» с детства. Между прочим, я в девяносто пятом году был в Крыму по приглашению своего издательства, и меня в симферопольском аэропорту встретила машина, водитель которой был вылитый аксеновский «товарищ красивый Фуражкин». Древняя «Волга», красиво восстановленная для туристических целей, везла меня в Алупку. Я заснул. А потом просыпаюсь в какую-то секунду — и вдруг вижу: что это такое? Я еду по довольно знакомой мне крымской дороге, но это уже не тот,
Е.П.: По ней можно изучать историю моей страны. Эта книга для всех, включая малограмотных и родства не помнящих.
А.К.: Ты сейчас сказал ключевые слова. Мы уже о «Саге» говорили, но надо окончательно прояснить. Зачем Вася написал ее? Не считая того, что он рассчитывал получить деньги за сериал, он сделал это, чтобы про советскую власть узнали те люди, для которых «Архипелаг ГУЛАГ» непомерен, для которых чтение «ГУЛАГа» или тем более Шаламова — ну не по силам и не по уму. Он написал простую книгу о советской власти, для народа. Не только американского, но и постсоветского.
Е.П.: Да. Ведь, например, про того же Троцкого, кроме того что он «иудушка» и подлец, советским людям ничего не было известно. А из «Московской саги» становится понятен
А.К.: Согласен. Как мы уже говорили, троцкистов Сталин боялся не потому, что он был параноик или страдал манией преследования, а потому, что он их правильно боялся. Они были реальная для него угроза. Троцкий после смерти Ленина тоже был
Е.П.: Я, кстати, тоже, как и наши начальники, за то, чтобы не фальсифицировали историю, а все оценивали объективно. И «Московская сага» — образец такой объективности.