Аксолотль

И это не считая «отсадников», нерестилищ, «малявочников» и карантинного аквариума! Без малого две тонны воды, грунта, растений и, конечно же, подводных обитателей, от карпозубых, лабиринтовых, харациновых, сомов, вьюнов и цихлид - до экзотов вроде диадонов, больше известных как двузубы.

Живые кораллы в обычной квартире. Голотурии, актинии, трепанги, морские ежи, анемоны и даже карликовый португальский кораблик! Толик Длукер, всегда дразнивший меня Дуремаром, когда увидел ночные танцы светящихся креветок среди шевелящихся стеблей кораппины, ушёл в прихожую, нахлобучил там свою видавшую виды шляпу, вернулся в комнату и снял её передо мной в торжественном молчании…

И вот теперь всё это пришлось распродавать, причём зачастую людям, мало смыслящим в аквариумистике. Я прощался со своими питомцами, точно с детьми. Да они и были, в сущности, моей семьёй, все, от алых конихусов до муаровых шейбенбаршей, от полосатых птерофиллумов до лимонно-желтых лабидохромисов. Я любил Их и, отдавая в чужие руки, отдавал и частичку себя…

Лишь один аквариум я оставил. Небольшой, круглый, непрофессиональный, такие обычно заводят для детей, поселяя в нем какую-нибудь оранду или телескопа.

Эту нелепую круглую банку отдала мне Верочка Старостина после смерти мужа, Владислава Павловича. Доцент Старостин, живая легенда нашей кафедры, умер позапрошлой зимой - диабетическая кома. Врачу «Скорой», приехавшему спустя два часа после вызова, осталось лишь констатировать смерть. У Старостиных не было денег на инсулин…

Верочка после похорон продала квартиру и уехала к родственникам в Ижевск. Так старостинский аквариум оказался у меня. Конечно, можно было бы продать и его, но, во-вторых, стоил он до смешного мало, а во-первых, где бы тогда жил мой аксолотль?

…Заточение. Толик Длукер называет моё добровольное уединение заточением. Я с ним не согласен. Мне больше нравится определение «внутренняя эмиграция», хотя психологи так обозначают не физическое, а душевное состояние человека.

Я эмигрировал. Из страны, которая перестала быть моей, я уехал в мой дом, в мою квартиру, и лишь изредка навещаю Родину - во время вылазок за продуктами, например, да и то стараюсь не смотреть по сторонам и ни с кем из посторонних не общаться.

Для общения есть друзья. Они навещают меня в моей добровольной ссылке, правда, не так часто, как мне бы хотелось. Но я не чувствую себя одиноким. Тихими долгими вечерами я смотрю на своего аксолотля и веду с ним молчаливый диалог обо всём на свете…

Мир забыл обо мне. Если в первые месяцы нет-нет да и звонил телефон, то теперь имя Александра Ивановича Мендина, по всей видимости, вычеркнуто из всех списков.

И я тоже забыл о мире».

* * *

…Бульвар Оруэлла встретил Мендина прохладой, детским гомоном и сладковатым запахом восточных пряностей, доносившимся из небольшого павильончика, незамысловато стилизованного под традиционную китайскую закусочную.

Осмотревшись, профессор двинулся по направлению к памятнику Гоголю, но не застал его на привычном месте. Очевидно, нынешние власти решили, что два памятника великому писателю на один город, пусть и столичный - это излишняя роскошь, и теперь на том месте, где некогда стоял Николай Васильевич, возвышался титановый сюрреалистический болван. Постамент украшала надпись: «Джорджу Оруэллу от благодарных россиян».

Не выдержав, Александр Иванович выругался сквозь зубы и взглянул на часы. До начала лекции оставалось ещё двадцать три минуты. Следовало передохнуть и собраться с мыслями.

Присев на длинную, кольцом изгибающуюся лавку, так чтобы не видеть ужасного монумента, Мендин устремил свой взгляд на играющих поодаль детей. На ум немедленно пришло: «Несмотря на свой безобидный вид, аксолотль - хищник, охотящийся «из засады». Большую часть времени аксолотль неподвижно лежит на дне, опустив голову, - видимо, в ожидании добычи. Пищей ему служат мелкая рыба, мальки, черви, водные насекомые и их личинки».

- А-а-а-а-а!! Он!! Это он!!! - истошный женский крик стегнул профессора, точно бичом. Стайка голубей взмыла вверх и панически заметалась между ветвей. Компания молодых людей, бросив недопитое пиво и пакеты с чипсами на скамейке, устремилась в глубину бульвара, и спустя мгновение до Мендина долетел возбуждённый гомон толпы.

Поодаль, у чугунной ограды, стояли, оживлённо переговариваясь, двое мужчин в синих спецовках. Видимо, это были рабочие коммунальных служб, завернувшие на бульвар перекусить: у каждого в руке было по гамбургеру.

Александр Иванович не без опаски приблизился к ним и обратился с вопросом:

- Гм… Молодые люди! Не просветите старика - что произошло?

- Лысюка поймали, папаша! - весело ответил детина с огненно-рыжей, вздыбленной шевелюрой. - Нелегал, факт! Небось маньяк, с-сука!

А по бульвару уже катилось людское месиво. В общий шум голосов то и дело врезались истерические крики:

- Дай-ка я! Н-на, падла! Ёбни ему, ёбни!