Аксум

Мрачно ухмыльнувшись, я тронул поводьями верблюда и направился к собиравшему возле города войску. Сегодня предстоит вывести всех жителей из города и готовить его к длительной осаде. Жителей жалко, и по этой самой причине им лучше покинуть его пределы, с нами они жизнь свою не спасут. Сдаваться просто так я не намерен, мы дадим бой, да такой, что пришедшие пожалеют, что решились напасть. Людей потеряют, и ларец не найдут.

На следующий день я окончательно понял, против кого мне придётся принять сражение. Прибывшими, как я и предполагал, оказались финикийцы, объединившись с кушитами. Их оказалось очень много, к тому же, с собой они ещё привели огромное количество дромадариев из бедуинских племён или туарегов, непонятно откуда набранных. Одну тысячу таких бойцов мои воины уже уничтожили, но общее число наступающего войска получилось практически в пять раз больше.

С крыши самой высокой башни открывался прекрасный вид на их неорганизованные толпы, больше похожие на разношерстный караван в тысячи голов, чем на служилое войско. Я бы их цыганами назвал, но и на цыган они мало походили. И всё же, их оказалось слишком много, и это, не считая пехоты.

Глядя на гораздо более стройные ряды идущих к городу пеших колонн, я понял, что меня переиграли. Ну, что же, придётся давать бой, решительный и беспощадный. Весь вечер и наступившую ночь я продумывал его план. Первой мыслью было убежать в Аксум, но судя по огромному количеству верблюжьих всадников, это окажется не лучшим решением, они рано или поздно настигнут меня, хуже того, проникнут в практически беззащитное царство. Что станет после этого с Кассиопеей, лучше даже не думать.

Все мои воины находятся со мной, и они же способны нанести колоссальный урон своему противнику. Значит, я приму бой здесь. Всё дело в том, что при численном превосходстве во всадниках мне выгоднее принять сражение у стен города, а само нахождение в осаде невыгодно. Мои воины не привыкли жить в городе, и в случае долгого бездействия, а кушиты с финикийцами, думаю, никуда не торопятся, их моральных дух начнет катастрофически падать. Да и сам город совсем небольшой, тяжело длительно находиться в осаде. Отсюда и напрашивается один-единственный выход. Эргамен принял бой у стен города, и я приму, но перед этим предпримем ночную атаку.

Наступил вечер, немного похолодало, вражеские колонны приблизились на расстояние половины дневного перехода и разбили лагерь. Мои войска стали лагерем напротив главных ворот города, а запасные я приказал забаррикадировать, чтобы никто не мог их открыть самостоятельно, даже изнутри.

Наш полевой лагерь не просто стоял в открытом поле, по моему приказу его обнесли небольшим валом и рвом, то же самое сделали справа и слева от входных ворот, чтобы всадникам стало труднее атаковать. Пусть попробуют, их много, так что, дерзайте.

Когда на землю опустились сумерки, я повёл в атаку своих всадников, большинство из которых являлись лучниками. Каждый из них получил зелье ночного виденья и прекрасно ориентировался в темноте. Пехота же осталась в лагере, готовая вступить в бой, если это понадобится.

Прохладный ветерок со стороны Нила приятно холодил моё лицо, отвлекая от мрачных мыслей. Придерживая верблюда, я всматривался в огни ночного лагеря своего противника. Смотрел, и они мне не нравились, что-то неправильно виделось в них. Я чувствовал, что не зря повёл в атаку своих дромадариев, собираясь дорого разменять их на вражеских всадников.

Жаль, нет в этом мире Змееголового, а то бы он смог подсказать мне, что в этом лагере неправильного. Может, вон тот огромный костёр и дикие крики заживо сжигаемых и явно приносимых в жертву людей, или этот навязчивых запах палёной человеческой кожи?

От этого зрелища у меня прямо зачесались кулаки, и возникло желание напасть и покарать тех, кто решил поквитаться со мной за настоящие и выдуманные обиды. Ну, раз пришли, тогда получайте.

— Вперёд, и с песней! — тихо скомандовал я, мои последние слова были сарказмом, да и произнёс я их едва слышно, так, что никто и не понял. По моему приказу мелкие отряды лучников тотчас рассыпались в разные стороны, чтобы немного позже начать засыпать стрелами то ли спящий, то ли дремлющий лагерь. Последний же отряд остался со мной.

Первые стрелы моих бойцов быстро нашли свою цель, мгновенно разбудив вражеский лагерь. В нём поднялась невообразимая суета и волнение. Каждый хватался за оружие и пытался понять, откуда летят меткие стрелы. А стрелы летели буквально отовсюду. Немного помедлив, я решил напасть на жрецов храма Баала, чтобы поквитаться теперь ещё и с ними, за всё.

Тронув поводья, я знаками показал направление атаки и поскакал в ту сторону. Через несколько минут мы оказались на месте, и глазам предстала неприглядная картина мучений жертв, вызвавшая у меня чувство омерзения. Вынув из колчана лук и наложив на тетиву стрелу, я выстрелил, целясь прямо в разинутый от крика рот одного из жрецов. Мгновение и, поймав гортанью стрелу, он медленно рухнул навзничь, и тут же всё закрутилось в лихорадке боя.