Актёрский роман

Самое страшное заключалось в том, что Бельчонок ничего этого не понимала. У неё напрочь отсутствовал инстинкт актёра. Большее, чему она могла научиться - это подражать кому-то, и страшно мучаясь, говорила сама себе: 'Я неудачница. Начнём с профнепригодности'. Конечно, она перегибала палку, но факт оставался фактом - угнаться за мужем она не могла, хотя, разумеется, в самом начале её посещала дикая мысль с помощью брака сделать успешную карьеру актрисы. Но это оказалось эфемерой. Алиса не была приспособлена для забега даже на среднюю дистанцию: она комплексовала, надолго теряла уверенность в себе и плакала по ночам. После даже небольшой роли ей надо было долго восстанавливать душевное равновесие и она никого не хотела видеть. Анин называл такие срывы 'похмельем артиста', и тоже страдал от них, правда, в другой форме, чисто прикладного характера, и только алкоголь спасал его.

Утро пятнадцатого марта они снова съехали к давнему разговору.

- Чёрт возьми! - крикнула она в запале. - Как ты это делаешь?

- Что? - он заглянул в кабинет: она смотрела в инете 'Жулина', третью или четвертую серию, там, где Жулин прятался под столом, делая вид, что потерял пуговицу. Лицо у Жулина было придурковатым.

- Где ты находишь такие реплики? Как?! Как, скажи! Нормальные люди так не играют! Это запредельно!!!

Алиса нервно дышала. В этом отношении брак не пошёл ей на пользу, может быть, потому что пятнадцать лет назад Анин легкомысленно убил в ней девичесть, и она не пережила все те этапы, которые были заложены природой, а почувствовала себя вмиг постаревшей. Эта дисгармония мучила её долгие годы и только с появлением Серёжи возникло чувство стабильности, если бы только Анин периодически не нарушал его своими выходками, понять которые она не могла, ибо у неё не было опыта по части взрослых мужчин, страдающих манией величия.

- А-а-а-а... - ничего не замечая, согласился Анин. - Там, - помахал руками в воздухе, - везде, - покрутил ещё интенсивнее.

Эта неопределенность объяснений изводила её больше всего. Ей казалось, что Анин намерено водит её за нос, не открывая главного, того, что он приберегал исключительно только для личного пользования.

- Как Смоктуновский?.. - спросила она с той надеждой, с которой обращался к Анину и Базлов, чтобы только познать тайну успеха.

- Почему Смоктуновский? - обиделся Анин, ожидая услышать совсем другое, может быть, несколько лестное в свой адрес. - Почему сразу он?!

- Потому что он не играл Чаева! - сказала она жёстко.

Это была давняя история: однажды Анин был обласкан мастером прямо в лифте 'Мосфильма'. Об этом в узких кругах судачила вся Москва.

- Нет, потому что я его спародировал в хорошем смысле.

Он всё понял: она изначально судила о нём неверно, потому что жила с ним и знала его слабости.

- Ах, так! - воскликнула она, кусая губу и погружаясь в собственное отчаяние.

Она прикинула свои возможности и ощутила полную обескураженность перед опустошенностью внутри себя. Этот комплекс мучил её давно, с самого первого дня, когда она переступила порог театрального института. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, ещё немножко и она ухватит суть профессии. Но годы шли, и она, не познав уверенности, всё так же испытывала недовольство собой и неловкость перед режиссером за то, что всегда хотела спросить: 'Правильно, или нет?'

- Ну, а как ещё?! - осведомился он с фирменным смешком.

И хотя смешок был сдержанным, почти извиняющимся, она возненавидела его прежде, чем он растаял в воздухе.

- Как! - укорила она, пытаясь поймать Анина на том, что он тоже не идеал, - он бы вышел и сказал, а потом сделал паузу. И ты тоже так же делал.

- Так да не так, - с удовольствием произнёс он. - В кульминации я сделал два такта, чтобы мой партнёр успел сыграть изумление, а потом я уже сыграл своё. А Смоктуновский сделал бы всё без разрыва, потому что у него было время на улыбку. Как понимаешь, у меня такой улыбки нет, - и дурашливо оскалился.

Зубы у него тоже были далеко не идеальными, попорченные кофе и чёрным чаем.

- Об улыбке я не подумала, - призналась она. - А это допустимо?

- Что допустимо? - нервно склонил он голову и подумал, что его жена вообще ни в чём не разбирается. Это и было камнем преткновения. Их брак перешёл в ту стадию, когда отмалчиваться если не опасно, то, по крайней мере, глупо.

- Пародирование? - уточнила она.

Она была умна, очень умна, хотя последнее время срывалась из-за отчаяния.

- Точно! - обрадовался он. - Как и мягкая улыбка Смоктуновского. - И принялся объяснять. - Только не надо вываливаться из ритма. А партнёр должен быть начеку. У него должен быть очень короткий ритм. Он должен был попасть в его улыбку или в мою паузу. Если он ошибётся, то возникнет дисгармония, шероховатость. Потом она будет только накапливаться. Слух! Слух должен быть идеальным, вот в чём дело!

И тут она всё поняла: его нельзя переделать! Он такой, какой есть. Сирый по нутру, босый по природе и чокнутый по характеру, но именно такой, а не иной. Господи, как тяжело! Я ничего не соображаю!

- Но это же элементарная сыгранность! - возразила она.