Актеры шахматной сцены

Далее Бронштейн рассказывает, как он всячески старался и «шаблонными» ходами и чисто внешне показать противнику, будто бы не видит проигрыша своей пешки, что в действительности позволяло ему нанести ошеломляющий тактический удар.

Но вот все свершилось, противник попался на удочку, взял пешку. «Врать не буду, – пишет дальше Бронштейн, – душа моя ушла в пятки, а сердце не то что замерло, нет, остановилось. Пытаюсь успокоиться, а сам считаю, туда-сюда, туда-сюда. Вроде бы все верно. Тяну руку, дрожит, неверная. Все же пересилил…» Далее следуют ходы и завершающее: «Бах!!»

Здесь все страшно любопытно: мало, оказывается, найти комбинацию, надо еще создать иллюзию «зевка», «честную» иллюзию, а не ту, какой воспользовался Найдорф на Олимпиаде, надо еще «сыграть зевок», именно сыграть – это самое точное слово. А после всего этого надо еще и унять волнение; унять дрожь в руке. Да мало ли что еще надо шахматному актеру в кульминационный момент драмы!..

Концовка второй партии – с Микенасом. И здесь фантазия подсказала Бронштейну возможность красивой комбинации. Но чтобы она состоялась, надо создать для нее предпосылки. Но «опять проблема, ведь раз вижу я, значит, видит и партнер. Нельзя ли отвлечь его внимание. Прежде всего, надо не менять позы и сохранять скучный вид. Ну да, глаза-то блестят. Нет, к счастью, очки у меня с дымчатыми стеклами».

Не правда ли, удивительная исповедальность? Дымчатые очки, кстати, надевал Бенко, играя с Талем, Корчной – играя с Карповым, до Корчного, оказывается, пользовался ими (со специальной целью!) и Бронштейн. И не только для того, чтобы скрыть блеск глаз. Ведь в том же «Фокусе-покусе» он в числе общепризнанных «чтецов чужих мыслей» называет наряду с Мессингом и Куни также и Таля. Может быть, и это мистификация читателя? Не знаю, сказано-то у Бронштейна всерьез.

Но вернемся к партии. Словом, разыграв скуку и не меняя позы, Бронштейн подготовился к осуществлению задуманного: «Принесли кофе. Вот это кстати. Теперь все пойдет как по маслу. И в нарушение некоторых этических норм, левой рукой помешивая ложечкой, правой я начал исполнять «рабочий чертеж» в три такта. Ход на доске, нажим кнопки часов, запись хода на бланке. Я еще не йог, без воздуха не могу, но, чувствую, замерло все внутри».

Итак, внутри все замерло, внешне никаких признаков волнения, и когда опытнейший Микенас попадается в очень, надо признать, замысловатую ловушку, опять – бах!! «Микенас улыбнулся и пожал мне руку: «Подвели меня твои очки… Не видно за темными стеклами. Но красиво, ничего не скажешь!»

Говорил ли действительно Микенас об очках или это у Бронштейна навязчивая идея? Опять-таки не знаю. Впрочем, как и всякий другой читатель, интересующийся комментариями гроссмейстера, я «должен ему хотя бы изредка верить…»

Большинство шахматистов, впрочем, действует на сцене в реалистической, лишенной условностей манере. Марк Тайманов во время своих торопливых прогулок по сцене, когда он, сжав губы, то и дело по-чаплински вскидывая густые брови, отрешенно глядит то на демонстрационные доски, то в зал, бывает комичен, но его вид никого не смешит, потому что каждому ясно – всем своим существом Тайманов там, на своей доске, на поле боя, а в зале он никого персонально не видит, зал для него – публика, для которой гроссмейстер всегда готов разыграть эффектную комбинацию, как это было, к примеру, в знаменитой партии против Лутикова.

Тайманов – один из самых оптимистичных актеров шахматной сцены. (Кстати, сейчас мало кто помнит, что талантливый шахматист был актером и в самом прямом смысле слова: будучи одаренным музыкантом, Тайманов сыграл главную роль в довоенном фильме «Концерт Бетховена».) В любой трудной позиции Тайманов умудряется найти нечто, вселяющее надежды. Но однажды мне пришлось видеть его в отчаянии.

В тот вечер я опоздал на очередной тур чемпионата и, не заходя в зал, направился к двери, ведущей за кулисы, где находилось пресс-бюро. Внезапно дверь резко распахнулась, и вышел с белым как бумага лицом Тайманов. Обычно неизменно доброжелательный, он прошел мимо, не ответив на приветствие, и помчался вниз по ступенькам.

В этот вечер ему пришлось испытать одно из самых горьких разочарований в своей шахматной жизни. Играя черными против Петросяна, Тайманов перехватил инициативу и перешел в ладейный эндшпиль с лишней пешкой, причем, что важно, пешки находились на обоих флангах, а черная ладья проникла в глубокий тыл противника. Редко проигрывавший Петросян оказался на грани поражения.