Актеры советского кино

Елена Санаева:

«Ролан знал, что я — надега. К примеру, у нас сломалась машина, надо было сдать ее в ремонт, в единственный тогда техцентр на Варшавском шоссе. Ролан уехал на съемки в другой город, а я снималась в Москве, у Юлия Райзмана, крупной фигуры советского кинематографа. Уговорила, отпустили до двух часов. Машину я не водила, меня вместе с ней привезли к воротам техцентра и оставили там. Жду в очереди, понимаю, что не успеваю. Когда все сделала, схватила такси, принеслась на съемку — а в павильоне уже свет погашен. Вылетаю вон, покупаю цветы и кидаюсь к Райзману домой. А он букет не взял… У меня потом глаз неделю дергался. Но Ролан успокоил: „Чудак, красивая женщина принесла ему цветы, а он дверь перед ней закрыл! Плюнь и не переживай“. Но почему я так возилась с этой машиной? Я обещала Ролану.

Он был настоящим мужчиной. От Князевой ушел в одном пальто. Считал, что должен помогать своей женщине, то есть мне, вить гнездо, и зарабатывал деньги. Решал все проблемы в нашей семье. И стал отцом моему Паше, до которого не было дела его родному папе.

До одиннадцати лет Паша рос с бабушкой и дедушкой, которые считали, что я, вместо того чтобы заниматься ребенком, много времени отдавала Ролану. Да моего сердца хватило бы на обоих! А я жила со свекровью, но без сына, представляете? Ролан хотел, чтобы мальчик был с нами, пытался побеседовать с моим отцом и письма ему писал, но родители уходили от разговора. Хорошо, что у Паши душа тонкая, нежная и он все понимал. А Ролан, умница, дипломат, посадил бы мою маму на кухне за стол, сказал бы мне: „Леночка, дай нам поговорить“, напоил бы ее чаем и уболтал. Они же потом часто разговаривали по телефону. И мама восхищалась умом Ролана. А как он отнесся к Пашиной повести „Похороните меня за плинтусом“? Сказал: „Если произведение находится на территории искусства, судить его надо по законам искусства, а не обывательской жизни“. Повесть он назвал гениальной. Но мог и негодовать: когда Пашка написал одну сценарную заявку, Ролан так ее разнес, что сын и плакал, и хохотал. Ролан умел „прописать такое лекарство“, что у тебя в голове просветлялось: вот же путь — прямой и ясный…

У бабушки, которая опекала его сверх меры, Паша расслабился. Ролану некогда было его особенно воспитывать, он и не считал нужным это делать, тем более что мы трое варились в одном соку, не разделяя жизнь на детскую и взрослую. Но Ролан сказал Паше: „Я буду с тобой воевать — за тебя“».