Актеры советского кино

Творчество было для Быкова спасением еще и потому, что, как он отметил, «игра — это опыт победы»: в его ремесле сходились та самая «поэзия» и героика. Оставалось пробиться к работе.

Ромм, к которому Быков пришел с заявкой на картину «Айболит-66», сказал: «Роланчик, из этого ничего не выйдет. Но сейчас такое время: то, из чего должно что-то получиться, не получается, а то, из чего не должно ничего получиться, получается». Уже за «Айболита» Быкова изрядно помучили («Почему нормальные герои всегда идут в обход?» — и тому подобное), придирались к его картине «Внимание, черепаха!»: усмотрели в сцене, где дети собираются испытать прочность черепахи под танковыми гусеницами, аллюзию на ввод танков в Чехословакию в 1968-м, с которым совпали съемки. По политической причине и Александру Митте пришлось менять концепцию своего фильма «Гори, гори, моя звезда» и убирать с роли Быкова — когда с ним сняли уже значительную часть материала, но, главное, на которого писался сценарий! (В итоге Искремасом стал Олег Табаков.) А «Комиссара» Аскольдова, где Быков сыграл Ефима Магазанника, главу большого семейства — роль по-чаплински трагикомическую, в которой смех и слезы, глубины и взлеты, роль, как сегодня сказали бы, «на отрыв башки» — «положили на полку» на двадцать лет.

И еще беда, особенная даже среди других. В спектакле Олега Ефремова «Медная бабушка» (по пьесе Леонида Зорина), который Михаил Козаков ставил во МХАТе, Быкову предстояло играть Пушкина. На фотографии, где Быков в гриме, видно, что он до странности похож: тот же цепкий взгляд, лукавость улыбки и светлое чело провидца. И темперамент, и ужимки были пушкинские, настолько, что Алексей Герман вспоминал, как на съемках его «Проверки на дорогах» актеры в шутку называли Быкова «обезьяной», а ведь это лицейское прозвище Александра Сергеевича. Быков показывал своего Пушкина друзьям и знакомым по первой просьбе, а то и сам предлагал. «Он закрыл дверь, — вспоминала очевидица, — повернулся и вдруг, перебежав пространство комнаты, прыгнул с ногами на диван… И я заплакала». Зорин, посмотрев прогон спектакля, отозвался об исполнителе роли так: «Еще он не произнес ни звука, а я уже похолодел от предчувствия, от радостной, благодарной дрожи. В каком-то чаду я смотрел на сцену, испытывая предсмертный восторг…» Пушкинисты, приглашенные на просмотр, этот восторг совершенно разделяли. Но спектакль так и не был выпущен: актера волей высокого начальства с роли сняли.

Да, Быков каждую роль видел на глубину, записывал свои находки, а потом, даже если работа складывалась, все это «излишество», в котором и таилась суть, проливалось мимо, расплескивалось. И он вскипал, как после одной картины, жалея наедине с собой, в своем дневнике, что сдерживался: «Я обязан был скандалить и бить им хари. Обязан был!»

Елена Санаева:

«Ролан принес на студию заявку на фильм под названием „Король забавляется“, а председатель Госкино возмутился: „Почему вас так волнует вопрос власти?!“ А что такое написать сценарий, который потом не примут? Это все равно что, как выражался Ролан, девять месяцев носить ребенка, а он родился мертвым… Рассказал как-то о своих неприятностях отцу, тот выдвинул версию: „Ты у них пид пидызрением“. И вынес заключение: „Сынок, тут дело такое: или не высовывайся, или не ной“. Ныть Ролан не хотел, не высовываться не умел, и все пошло, как прежде».

Три четверти, если не больше, его задумок оставались нереализованными, и он учитывал сей факт, отметив в дневнике, что всякой безмерности — читай «потоку» — непременно определяются границы, иначе искусства не сотворишь. Но это когда сам художник ставит преграды.

«Еретика даже не сделают мучеником, — „жаловался“ Быков в дневнике на особенность времени, в котором кого вознести, а кого замолчать, решали партийные газеты и ТВ, — он канет в лету, растворится, исчезнет, сама его жизнь станет прахом и вечным поджариванием на костре. Он будет жить в аду до своей бесславной смерти, он изойдет дымом в общем шуме и испарениях, даже не дымом, а запахом, смешавшись с запахом чеснока, лука, винного перегара и гнилых зубов». О времени придирок и «полок» Быков написал короткий стишок:

Я так безумно жизнь люблю,
Что смерть зову!
Я не могу смириться с тем,
Как я живу!

Надега