Актеры советского кино

Картину Быков не сократил, ни одной из двухсотпятидесяти правок не принял. Более того: ночами, за свой счет, печатал копию с собственной, авторской версии, и отснятый материал уже не мог кануть в небытие.

С одной стороны, были дети с их улыбкой и слезой, снятыми единым дублем, с мгновенно леденеющими глазами Железной Кнопки, нервно подрагивающим красивым лицом Димки. На том же «берегу» стоял и режиссер, разговаривающий с каждым о чем-то таком, о чем мама с папой никогда не поговорят. С другой стороны, на эти сложность и чудо самого важного диалога на свете накатывала тягостная дурь взрослых. Быков, работавший по шестнадцать часов в сутки — и как работавший! — еще и отстаивавший свой фильм, за время съемок дважды попадал в больницу с сердцем. Интересно, что учителя, которым, дабы услышать их мнение, устроили просмотр картины, высказались за то, чтобы ее увидели все. Затем судьбу фильма решали аж на уровне политбюро, и отчасти «пробивали» его первые помощники тех двух генсеков, один из которых в то время умер, второй же только заступил на свой пост (Ю. В. Андропов и К. У. Черненко).

В эти смутные месяцы Быков отводил душу в собственных стихах. Когда-то он имел неосторожность прочитать свои вирши Светлову и говорил потом, что «сдуру выбрал заумь, чтобы произвести впечатление, забыв, что тот знал и слушал Велимира Хлебникова». Светлов вздохнул: «Стагик, это плохо. Это так плохо, это надо запить. Это, минимум, литг». Нет, позднее стихи Быкова «выросли» и заумь из них испарилась, наоборот — превалировала четкая форма, державшая чувственную мысль или мысленное чувство, как хотите. Часто его поэзия являлась продолжением дневниковых записей в тех же тетрадках: рассуждение — и, бах, стихотворение. В том числе и злое, если «посвящалось» врагам, в данном случае врагам его выношенной и с таким трудом осуществленной картины.

Жены пусть от них уходят
К проходимцам и ворам,
Пусть их леший скопом водит
По лесам и по горам.
Их беда — счастливый случай,
Бог мой добрый, помоги,
Ты их отвлеки, помучай,
Ты возьми с них за долги.

Нет, по-пушкински призывая «милость к падшим», Быков был готов и к дуэлям, пусть словесным. На вопрос, жалел ли он по-прежнему людей — все-таки знание человеческой природы способствует мизантропии, — Санаева ответила: да. Но, поясним, жалел не сентиментально, а тем… что не жалел. Быков и раньше не избегал того, чтобы своей ролью или картиной сказать ребенку любого возраста, хоть сорокалетнему, вещь трудную, даже горькую, а теперь у него и тема была соответствующая, и возраст такой, когда не до утешения себя и зрителей. Может быть, именно во время «Чучела» он целиком пережил ту истину, до поры задевающую всякого художника лишь по касательной, — что его ремесло не менее опасно, чем пуля на поле сражения, о которой он думал, боясь ее, в детстве. Что поэзия, лирика, она же верность себе — это и есть героизм. Когда картина уже вышла на экраны, в 1984-м, у Быкова случился инфаркт.

…До той поры он, по собственным словам, ловил себя на мысли: как Пушкин писал стихи лежа? Размышления о Пушкине не отпускали Быкова никогда. Собирал его сочинения, постоянно перечитывал, а впервые приехав с женой в Михайловское и представив одиночество поэта, сказал, что понимает, каково это — когда снег до горизонта и ни огонечка, ни душе привета… До того, вынужденного, лежания Быков писал не только дома за столом, а и в поезде, на почтамте — везде, если выдавалась свободная минута и можно было где-то примоститься. Теперь, потихоньку выздоравливая в больничной палате, он, как Пушкин, вел записи лежа, зато понял, кто в этот момент водил его рукой: «А кто же, как не Ты, Великий Боже?!» И это открытие придавало сил.

«Как высланный»

В двух шагах от Ленинградского проспекта — частные дома, густые сады. Впечатление, что находишься в дачном пригороде, но это Москва, «Поселок художников» на Соколе, названный так потому, что улицы в нем носят имена живописцев. Когда-то Быков с Санаевой обменяли свою квартиру на дом здесь, отремонтировали его, получился хороший коттедж. Внутри одна из комнат, бывшая в незапамятные времена складом угля, превращена в уютный кабинет. На двери туалета висит табличка «Дамская уборная — Pour Dames», которая в незапамятные времена украшала дверь отхожего места в той коммуналке, где Быков провел детство. Уезжая оттуда, он табличку снял и возил с собой по всем жилищам, пока не осел в этом, последнем…

Опять вроде бы все наладилось. Быков радовался, что и в обществе наконец-то повеяло свободой, и теперь он поставит и снимет все задуманное — «Записки сумасшедшего», «Мифы Древней Греции», «Приключения Васи Куролесова», еще много-много фильмов. И сам сколько сыграет!