«Папе не давалась тяжелая походка персонажа, и Лотяну сказал, чтобы в свободное время привязывал к ногам гири и так ходил. „На ринге было легче“, — вздыхал позднее отец, сравнивая свои юношеские занятия боксом с работой у Лотяну. Иногда, если режиссер негодовал, папа обижался, переставал с ним разговаривать, пока Эмиль Владимирович не предлагал помириться. Но все тяготы и размолвки отходили на второй план перед главным: никто так хорошо не знал, что делать с талантом Григориу, как этот „вулканический“ режиссер.
Привыкнув к выносливости на съемках Лотяну, папа и позднее соглашался на все, что придумывали создатели фильмов ради убедительных экранных сцен. На съемках одной из картин его героя, избитого, измученного, должны были вести конвоиры. Отцу сделали грим, но режиссеру показалось этого мало, и он попросил своих помощников… наловить пчел. Ассистенты носились по берегу Днестра за пчелами, поймали несколько штук и, как было велено, поднесли к папиному колену. Пчелы принялись кусаться, отец терпел жуткую боль, но, главное, нога распухла, появилось впечатление, что по ней действительно сильно ударили, а папа начал прихрамывать. Зато эпизод вышел достоверным. В общем, отец понимал, что значат слова Лотяну: „Кино — это адская, шахтерская работа“.
Вскоре после премьеры „Красных полян“ мы переехали в Кишинев. Мама играла в телеспектаклях, потом стала режиссером детских передач. Девичьей фамилии Ботнарюк не поменяла — хотела добиться известности самостоятельно, а не благодаря славе мужа. Папа играл на сцене и снимался в кино, у Лотяну после „Красных полян“ — в „Лаутарах“, а в 1975 году приступил к работе в его фильме „Табор уходит в небо“ по рассказам Максима Горького».
«День Зобара»
«Пришел однажды день, который мы назовем днем Зобара», — писал Лотяну о том, как начинался «Табор». Сочиняя сценарий, он видел в главной мужской роли только Григориу, но худсовет «Мосфильма» настаивал на другой кандидатуре. Лотяну уже отстоял Светлану Тома, заявив, что без нее снимать не будет, и теперь пробивал еще одного своего актера, которым Григориу стал к тому времени. Что не мешало режиссеру по-прежнему «бороться» с ним. «Я назвал бы Григориу спринтером на крутых подъемах, — отмечал Лотяну. — Это его коронная дистанция, к концу которой он приходит взмыленный и счастливый. Не предлагайте ему пологих путей — он бегун по кручам. В крайнем случае предложите ему лабиринт, чтобы он, стиснув зубы, пробивался к выходу, чтобы ломал стены, чтобы, зигзагами блуждая, отыскал на последнем дыхании выход! Иначе он замкнется в собственную немоту». Лотяну добивался правды, оттого и стремился «вытолкнуть» своего актера из ставшей привычной «оболочки».