«Дед обожал устраивать мини-спектакли. Например, вернувшись вместе с внуком домой после работы на винограднике, прищуривался и просил мальчика: „Принеси-ка мне вина“. Гришуце делал вид, что идет в погреб, „доставал кувшин“ и „наливал“ из него в стакан. Анисим опрокидывал в себя „вино“, довольно кряхтел и протягивал парнишке щепоть — воображаемую монету в несколько лей: „Заслужил“.
После того как самодеятельный театр в Каушанах закрыли, семнадцатилетний Григоре собрался в город Бельцы — там драматический театр объявил конкурс. Намерение сына стать актером вызвало переполох в семье — отчим видел его, ни много ни мало, начальником железнодорожной станции — но тот хотел на сцену. Его, не имевшего актерского образования, но наделенного природным сценическим даром, красивого, музыкального, неплохо двигавшегося, приняли на должность „артист драмы“. Вскоре он уже играл Незнамова в пьесе Островского „Без вины виноватые“.
На тогдашних фотографиях видно, что в образе Незнамова папа выглядел немного смешно: крепкий, мускулистый, руки натруженные, неловок в позах. Поначалу он чувствовал себя скованно, как всякий начинающий актер, к тому же непрофессиональный, да еще попавший из полудеревенского быта в круговорот большого города. Но брал внутренним жаром и нежностью. Угрюмый атлет с огнем в глазах. Сама природа „говорила“ через него.
Кстати, насколько отец, даже по-настоящему не оформившись еще в мужчину, мог нравиться женщинам, я понял, когда снимал телевизионные передачи. У меня в группе работал осветителем парень — неразговорчивый, замкнутый, но с безумной внутренней энергией. Помню, приехали делать сюжет в женскую колонию, и ее обитательницы, долго не общавшиеся с противоположным полом, не оставляли моего осветителя в покое. Другие мужчины из группы их не интересовали. Этот же обладал неким магнетизмом. Таким был и папа. По словам тех, кто знал его в молодости, девушки от него не отлипали. Но отец положил глаз на ту, которая на него не „посягала“ — свою партнершу по спектаклю „Без вины виноватые“, красавицу Екатерину Ботнарюк.
Будучи из простой, крестьянской, семьи, она тем не менее еще девочкой притягивала к себе самых разных людей. Однажды, лет в двенадцать, после выступления в Доме культуры, возвращалась на свое место в зале, и десятки рук тянулись к ней, стараясь дотронуться. На селе не хватало учителей, и Катя, учившаяся на „отлично“, с четырнадцати лет преподавала в младших классах. В шестнадцать ее выдали замуж, родился ребенок. Но он прожил лишь четыре года. Оставаться в семье мужа, где все напоминало о трагедии, Катя не хотела и уехала в Кишинев. Прошла конкурс в знаменитый танцевальный ансамбль „Жок“, потом поступила на актерский факультет института искусств и после окончания получила направление в тот самый театр в Бельцах, где вскоре стала ведущей актрисой.
Талантливая, видная — за ней много кто ухаживал, в том числе и Петр Лучинский, тогда, скорее всего, еще студент университета, а много позже президент Молдовы. Но Катя всех отвергла — выбрала отца. Ему — девятнадцать, ей — двадцать четыре. Поженились, появился я, спустя четыре года — брат Траян. Когда я был совсем маленьким, жизнь папы сделала крутой вираж».