Актеры советского кино

Как люди умные, и мать, и отец (с которым Валентина Николаевна развелась, когда Сереже было пять лет, но который всегда присутствовал в жизни сына) за руку мальчика не таскали. Вот тебе книжки, хочешь — читай (читал, но не запоем, однако прочитал все, что нужно), вот тебе французская спецшкола, учись, как сможешь (отличником не был). Вот тебе атмосфера в доме, в которой жизненные ценности усваиваются сами собой. А вот тебе весь мир — смотри, впитывай.

— Если бы даже родители поставили себе сознательную цель висеть над сыном, как две груши, — рассказывает журналист и друг семьи Юрий Данилин, — ничего бы у них не получилось: он все делал сам. И сам быстро научился рассматривать любую цепочку жизненных событий от начала до конца, потому что ему уже в раннем возрасте было важно исчерпать вопрос. Валя, Сережа большой и Сережа маленький несколько сезонов подряд жили на моей даче, и всегда день заканчивался большим походом с философскими беседами. У нас были одинаковые пледы, мы в них заворачивались и шли перед сном по окрестным лесам и болотам, обсуждая, кто что думает и пишет. Затевали литературные игры, например, Сережа большой работал над сценарием и не мог прописать сцену, и тогда каждый из нас сочинял свой вариант. Так же, если у меня не получалось завершить статью, придумывали концовку или писали на мой текст пародии — что угодно. Сережа маленький всегда поражал нетривиальностью мысли. Было понятно, что это совершенно взрослый человек.

— Валентина Николаевна говорит, что сына не хвалила, наоборот, ругала, — вспомнила я.

— У Сережки случались зигзаги, когда он, ни с кем не советуясь, принимался осуществлять какую-то свою идею, что вызывало напряженность в его отношениях с родителями. Но он был неконфликтным и всегда умел объяснить, зачем что-то делает. А вообще, много вы видели подростков, которые к окончанию школы знали бы французский, английский и немецкий на приличном уровне? Которые по собственному почину ездили бы заниматься в Ленинскую библиотеку? И диссертация его была не казенной: он все, что написал, прочувствовал. Я уже сколько лет преподаю во ВГИКе, но никогда не встречал студента, настолько готового к долгой и счастливой творческой жизни. И среди художников, в широком понимании слова, не встречал.

— Сережа признался как-то в интервью, что в школе дрался, в шестнадцать лет сломал однокласснику нос. Был даже вызван к следователю, но обошлось.

— Да, он мог дать по морде, если речь шла о справедливости, причем не раздумывал. Поскольку был открытым, прямым и с сильным рыцарским уклоном, что, кстати, нравилось девушкам. Развитые благородные инстинкты в человеке диктуют рыцарское поведение.

«Будешь?» — «Да»

Работать по специальности Сергей не стал, хотя после университета поступил в аспирантуру и даже спустя несколько лет защитил кандидатскую. «Его интерес» заключался в ином.

Изучающие итальянский Ренессанс знают о бытовавшем в те века разделении «труда» на две равные по значимости части — «жизнь деятельную» и «жизнь созерцательную». Сергей не раз рассказывал зрителям и журналистам об этой философии. Честно говоря, многим советским гуманитариям, юным и не очень, импонировала ее вторая составляющая. Наблюдение за жизнью, рефлексия и соображения по поводу ставились выше активного действия. Правда, подобную роскошь интеллектуалы могут себе позволить либо в высокоразвитом, либо в закрытом обществе, но в последнем случае — ненадолго. Одно общество мы до сих пор не построили, из другого, предыдущего, к началу 1990-х вышли, и тогда профессия искусствоведа из элитарных при советском строе переместилась в маргинальные.

Оставалось брать под мышку свою рефлексию — и вперед. Способов соединить созерцание и действие всегда мало, но Сергею «подвернулось» кино, которое на этих двух столпах и возвышается.

— Когда сын учился в аспирантуре, — рассказывает мать, — Бодров (так или «старший» она называет бывшего мужа. — И. К.) приступал к съемкам «Кавказского пленника» и не мог найти актера на роль Ивана Жилина. Тогда продюсер Борис Гиллер буквально за три дня до начала съемок сказал: «Давай попробуем Сережу». Старший был против, считая, что Сережа и Олег Меньшиков вместе будут смотреться «детским садом» — и тот и другой были обаятельны, симпатичны, даже смазливы. А Бодрову нужен был кто-то погрубее внешне, он хотел снимать Алексея Кравченко. Я тоже была против того, чтобы Сережа снимался, но Гиллер настоял. И Сережа пошел туда. Когда сделали пробы, стало ясно: их с Меньшиковым дуэт — то, что надо.

— А сомнения, — спрашиваю, — у Сергея были?

— Может, и были, но я не лезла к нему, а он, как человек сдержанный, переживаниями не делился. Впрочем, все произошло стремительно. Бодров спросил: «Будешь?», а сын ответил: «Да».

Прежде он серьезно не помышлял об актерстве, хотя с детства ездил с отцом в съемочные экспедиции и даже мелькал в эпизодах его фильмов. И вот — «да». «На авантюру, — говорил, — я соглашаюсь легко, потому что это здорово, ярко. Все остальное — так… Не стоит усилий».