После школы Тео, Харди, Вуди, Чейз и Эйприл встретились с Норрисом Флэем в пустом классе в присутствии учителя Маунта, внимательно слушавшего каждое слово. Клип Флэю явно понравился — он даже объявил себя противником шоссе, — и вопросы он задавал легкие. Репортера восхищал талант юных кинематографистов, но впечатляло и доскональное знание проблемы. Ребята изучили вопрос и знали о проектируемой автотрассе больше, чем многие политики, у которых Флэй брал интервью. Харди очень красочно описал перспективу полного уничтожения их семейной фермы и привычного образа жизни деда и бабки, а Тео знал о праве принудительного отчуждения собственности больше, чем иные юристы, с которыми говорил Флэй. Как всегда, репортер сделал несколько групповых снимков. Он не мог предсказать, во что выльется вся эта история, но чувствовал, что развязка не за горами.
В полседьмого Тео проснулся от звонка будильника и первым делом вошел в Интернет и открыл свежий выпуск «Страттенбергской газеты». Остатки сна слетели с него при виде жирного заголовка на первой полосе: «Набирающий популярность клип расшевелил противников шоссе». Под статьей он увидел два снимка — цветной кадр из видеоролика, где ребята в желтых масках позируют у вывески Джексонской начальной школы, и сделанная накануне групповая фотография, под которой были перечислены имена активистов.
Холодея, Тео пробежал статью глазами, молясь про себя, чтобы его слова нигде не исказили и чтобы он не сказал ничего такого, за что его можно было бы привлечь к ответственности. Флэй подробно передал содержание клипа, набравшего уже пятнадцать тысяч просмотров, и даже привел ссылку. Оказывается, видео доставило немало проблем членам комитета округа: все пятеро не знали, как отбиться от разъяренных телефонных звонков, возмущенных писем и даже разгневанных граждан, являвшихся в офис комитета округа с требованием личной встречи. Флэй не поленился съездить в Джексонскую школу и взять интервью у родителей. Одна из них — мать четверых детей, сообщила, что в ее большой семье целых семнадцать избирателей, и никто из них в жизни больше не проголосует за тех членов окружного комитета, которые одобрят строительство шоссе. Другая мамаша поклялась забрать из школы своих детей и оплачивать надомных учителей. Чей-то разъяренный отец сообщил, что уже организует других родителей и собирает деньги на адвокатов, чтобы добиться отмены проекта шоссе. Учительница подготовительных классов, чье имя не называлось по ее просьбе, заявила: «Я шокирована отсутствием заботы о безопасности детей».
Неудивительно, что единственным членом окружного комитета, согласившимся разговаривать с репортером, стал Митчелл Стэк, чья решимость ничуть не уменьшилась. Он заявил, что клипа не видел, но назвал его «ребяческой выходкой». Он приветствовал звонки, имейлы и личные визиты, сказав: «Это и есть демократия. Я верю в Первую поправку — право на свободное выражение мнения — и настаиваю, чтобы высказались все жители округа». После этого Митчелл долго распространялся об огромных преимуществах новой трассы.
Тео пробормотал:
— И ни одного слова о том, что твой зятек заработает кучу баксов в случае утверждения проекта.
В дверь постучали, и вошла миссис Бун.
— Ну что, доброе утро, сынок. Начал день со свежей прессы?
Тео улыбнулся — его раскрыли.
— Доброе утро, мам.
— Какао, — сказала Марселла, подавая ему одну из кружек.
— Спасибо.
Миссис Бун присела на кровать, с трудом втиснувшись между Тео и Судьей, и опустила взгляд в свою кружку.
— Хорошая статья?
— Очень, — отозвался Тео. — Я очень волновался.
— И хорошо. Всегда полезно поволноваться, когда в дело вмешиваются репортеры. Но Норрис Флэй действительно неплохо поработал.
— А папа читал?
— О да. Мы уже обсудили статью на кухне.
— Он расстроился?
Мать потрепала сына по колену:
— Нет, Тео. У нас с твоим отцом все же есть гордость. Но нас беспокоит, что ты оказался в гуще драки, где детям, пожалуй что, и не место.
— Да ладно тебе, мам! А как же ученики начальной школы и те, кто ходит в спорткомплекс? Им придется дышать дизельными выхлопами. А те, кто, как Харди, потеряет землю и даже дом?
Миссис Бун, улыбаясь, пила какао. Сын был прав, однако он не понимал, насколько жестокой становится политическая игра, когда ставки так высоки.
— Я пришла не спорить. Ты ведь у нас один, поэтому мы с отцом над тобой трясемся.
— Поверь мне, я это знаю.
Повисла долгая пауза. Мать и сын смотрели в пол. Отпив большой глоток какао, Тео сказал:
— Мам, общественные слушания в следующий четверг. Я очень хочу пойти. Вы с папой не будете против?
— Нет, конечно. Я тоже пойду. Я против шоссе и хочу, чтобы члены окружного комитета это знали.
— Здорово! А папа?
— А вот папа, наверное, не пойдет. Ты же знаешь, он недолюбливает митинги.
Миссис Бун ушла. Тео вместе с Судьей тоже спустился на кухню. Утренний ритуал он проделал быстрее обычного: душ, зубы, брэкеты, одежда и завтрак.
Ему не терпелось побежать в школу.
Глава 26