Актриса на главную роль

А вот Золотов за ними не пошёл, оставшись в толпе притихших артистов, которые с тревогой смотрели вслед удаляющемуся худруку. Самые ушлые и сообразительные уже дергали ЗэЗэ за рукав, торопливым шепотом выспрашивая: «Что там, Федь?», кто-то выдвигал предположения, но большинство еще не сообразили, что происходят какие-то новые непонятки, связанные с Туркаевой.

– Да что у вас там? – кричал из гримерки Полонский, не имея возможности выскочить и разузнать все самому.

Не останавливаясь и не дожидаясь Грановского, Глафира первой решительно вошла в гримерку к Туркаевой и…

И все поняла сразу.

Вернее, не так – поняла даже раньше, чем увидела.

Элеонора Аркадьевна лежала на диване в неэстетичной, неприличной позе: босая правая нога спущена на пол, вторая, согнутая в колене, расслабленно-бессильно опиралась на спинку дивана; юбка была задрана до талии, открывая взору поблескивающие великолепной кремовой кожей идеальные спортивные бедра и скрутившиеся на одну сторону алые шёлковые трусики-шортики, прикрывающие интимную часть тела; правая рука безвольно свешивалась с края дивана. Всклокоченные, спутанные волосы, искаженные черты: закрытые глаза, неестественно приоткрытый рот, словно застывший в так и не вырвавшемся крике, и поразительное выражение отступающей муки, уже безразличного ко всему в этом мире человека.

Она была почти идеально красива и странно притягательна в этот момент, как может быть отталкивающим, ужасным и в то же время красивым и пугающе притягательным нечто недоступное, непостижимое, уже не принадлежащее этому миру.

Она была почти красивой. И абсолютно мертвой.

– Да что там такое, Глафира? Что ты застыла на пороге? – в совершеннейшем раздражении, легонько подталкивая ее рукой в спину, прогрохотал своим неподражаемым баритоном Тихон Анатольевич.

Глафира сделала пару шагов вперед, пропуская Грановского, но как только тот вошел в комнату, ухватила за руку останавливая:

– Не подходите к ней, Тихон Анатольевич!

– Да что с тобой, Глафира? – Громко негодуя, он внимательно всмотрелся в ее лицо настороженно-изучающим взглядом.

Она не ответила.

Он определил по выражению ее лица, что случилось что-то непоправимо ужасное, и что-то изменилось в нем, словно накрывая незримым облаком беды. И, чуть помедлив, не сразу решаясь, Грановский медленно оторвал взгляд от лица девушки, повернулся и посмотрел на жену, лежащую на диване в некрасивой позе, и громко, требовательно спросил, не сумев осознать, осмыслить до конца то, что увидел:

– Эля, что с тобой?

Бросив на пол свой режиссерский «талмуд», Глафира ухватила его и второй рукой за рукав пиджака и произнесла, четко выговаривая каждое слово:

– Она не может ответить, Тихон Анатольевич.

– Отпусти меня! – Тот раздраженно попытался скинуть руки Глафиры, но она не отпустила и смогла удержать их каким-то немыслимым усилием, когда Грановский дернулся было всем своим мощным телом вперед, снова окликая жену: – Эля? Элеонора!

– Тихон Анатольевич, ее нельзя трогать! – пыталась достучаться до его сознания Глафира.

– Да оставь ты меня! – Перехватив ее руки, худрук сильным рывком отодвинул девушку от себя. – Ты что, не видишь? Эле плохо! Ей нужна помощь!

– Тихон Анатольевич! – особенным, глубоким, властным тоном, именно тем, которым умела захватывать внимание людей, произнесла с нажимом Глафира, снова ухватив его на этот раз за лацканы пиджака, и, придвинувшись ближе, заглянула прямо в глаза. – Ее. Нельзя. Трогать, – выделяя нажимом каждое слово, медленно, тяжеловесно произнесла она и добавила чуть тише, ужасно сочувствуя этому большому, сильному мужику: – И помочь ей уже нельзя.

– Почему? – неожиданно севшим голосом спросил он, как-то вдруг растерявшись, потускнев, словно сдулся и постарел в один момент.

– Она умерла, – продолжая удерживать его взгляд, объяснила Глафира.

– Откуда ты знаешь? – не принял ее объяснений Грановский. – Надо немедленно проверить пульс, дыхание! Ей просто плохо! Может, что-то с сердцем! Ты что, не видишь, что ей плохо? Надо вызвать «Скорую»!

– Давайте я проверю, – предложила Глафира и, торопясь успокоить, заверила: – Я умею, я специальные курсы закончила по оказанию первой помощи. – И повторила, уговаривая, как ребенка: – Вы постойте здесь, а я проверю. Ладно?

– Проверь, – кивнул, соглашаясь, Тихон Анатольевич.

– Постойте тут, – повторила Глаша.

Он кивнул.

Внимательно посмотрев в его лицо и уловив перемену в нем, Глаша отпустила лацканы пиджака, разгладила их ладошками, повернулась, быстро прошла к дивану и наклонилась над распростертой женщиной. Пульс она, конечно, попыталась нащупать и на руке, и на сонной артерии, и дыхание проверила, подержав ладонь возле носа, отчетливо понимая всю безнадежность этих действий, но ради Грановского это надо было сделать и именно так.

Без всяких сомнений, со всей определенной очевидностью Элеонора Аркадьевна Туркаева была мертва, и ее красивое, холеное, вылепленное бесконечными тренировками и косметологическими процедурами спортивное тело остывало.

Глубоко вздохнув, Глафира выпрямилась.