С тетей Аней попрощался скомкано, хотя и благодарил женщину от всей души. Да и по улице шел насколько мог быстро. Но нога моя видно от всех испытаний, выпавших на ее долю за последние сутки, вдруг вспомнила, что ей положено еще болеть. Да так сильно разнылась, что трость, которую в последние дни я брал с собой больше по привычке и носил в руке, теперь опять пришлось пустить в дело.
Но, в какой-то мере моя хромота помогла мне держаться так, как положено взрослому серьезному человеку, а не нестись сломя голову, подобно невоздержанному мальчишке. Все ж стоит учитывать, что нравы в слободе скорее деревенские, чем городские, где людям, в большинстве своем занятым своими делами, часто до других дела нет. Но здесь, приметит народ, что по улице бегом спешит милиционер, так заинтересуется точно. А уже через час будут рассказывать друг другу захватывающую историю, сопровождающую мой забег… да и не одну возможно.
Но вот привлекать к себе внимание мне сейчас никак нельзя — возможно бандиты имеют в городе соглядатаев, а настораживать их пока не стоит и наводить на мысль, что нам известно нечто помимо того, что в городе есть банда. Ну, провели менты облаву, сорвали им планы, да, двоих убили в перестрелке, но ведь не арестовали, а значит — концы в воду. Вот и получается, что дело, в общем-то, вышло житейское — то мы их, то они нас и все остались при своем.
Да и о тете Ане подумать надо — в доме-то теперь она осталась одна, и изменить это, по крайней мере, в ближайшие дни, не получится. Я слышал, как перед уходом Алина с Марфой звали ее перебираться к нам, но она категорически отказалась, решив дождаться хотя бы девятого дня там, где жили они с сестрой вместе.
И значит, еще поэтому, мне сейчас стоит показывать всем своим видом, что я спокоен и никуда не спешу — пропустил вот человек стопочку на поминках родственницы, бредет себе потихонечку, хромает, выбирает дорогу поровней и ничего его более не тревожит.
Но это так — со стороны, а внутри меня разбирал настоящий раж от недавно узнанного. И испытывал я сейчас скорее возбуждение и желание действовать, чем размеренную задумчивость, которую пытался изобразить. А те вялость и сонливость, что одолевали меня еще час назад, и вовсе куда-то испарились.
Но все же, переживал я, что пока бреду так медленно, упущу Михаила Лукьяновича, который сменится со смены и уйдет из отделения, все-таки время приближалось к трем часам.
Но я успел. Зайдя в отделение степенно, дальше я не сдерживался и, не обращая внимания на ноющую ногу, как мог быстрей, устремился по коридору, забыв и в этот раз про заколоченную в паркете дыру. Но споткнувшись, лишь чертыхнулся и побежал дальше, да так скоро это получилось у меня, что Лиза, встревоженная шумом, только успела подняться из-за стола.
А зайдя в приемную и глянув в распахнутые двери кабинета, понял, что Михаил Лукьянович еще здесь. Он, сидя на своем месте, перебирал бумаги и разговаривал с кем-то, находящимся в комнате, но невидимым мне.
Выдохнув и кивнув Лизе, я прошел вперед. Там, в кабинете, понял, что это с Пролом Арефьевичем, занявшим мой стул, ведет капитан беседу. Ну, такая компания меня устраивала еще больше. И, прикрыв за собой дверь, прямо с порога я начал излагать свои новости.
Услышав про то, что младший Свешников оказывается жил несколько лет в слободе открыто и даже руководил строительством Дома культуры, капитан, зевавший в этот момент под прикрытием ладони, поперхнулся и закашлялся. А Прол Арефьевич ругнулся громко, извинился, но продолжил тихо бурчать что-то про контрреволюционную сволочь.
Прочистив горло, Михаил Лукьянович откинулся на стуле и посмотрел на меня тяжелым взглядом, и стало понятно, что если он еще минуту назад боролся со сном, то теперь того сна нет ни в одном глазу, а его обуревают совсем другие чувства… и довольно нехорошие:
— А вот про этого гражданина мы знаем достаточно. Да и помним прекрасно, что звался он тогда, даже не Александром, а Алексеем Леонтьевичем Мурзиным. Мы даже то дело с рухнувшими подвалами… гхм, начинали и какое-то время вели.
— Почему какое-то? — сразу уловил я суть сказанного.
— Там такое дело… — мужчины переглянулись меж собой, но капитан все же продолжил: — Когда рыли фундамент под кухню и мастерскую, то все прошло тихо — разрыли, опалубку залили, уж сняли и начали стены возводить. А потом, как-то рано поутру, только рабочие пришли, как все там провалилось. От нас на место происшествия пошел Женя, старший лейтенант Рябцев — дежурил он тогда. А отец-то у него плотник и его самого по юности пытался пристроить к этому делу. Так вот он сразу определил, что деревянные подпорки для поддержания сводов в тех складских подвалах, почему-то новые. Стоило их отрыть, чтоб достать людей, как он и разглядел это. А потом, обследовав дополнительно, пришел к выводу, что брусья еще в нескольких местах подпилены были.