— Нас она, конечно, не признала… но мы так подумали, что не захотела просто. Что ей со старыми тетками валандаться? Она ж начальство большое… считай, хозяйка всей слободе. А то, что это наша Любка, мы с Пашей углядели сразу, как только в первый раз увидели ее у вас. На мать она очень уж похожа, и не только лицом и фигурою, но и повадками своими гладкими. Та тоже ходила, руками водила… чисто, вон, Мурка моя… — и тетя Аня кивнула, на вылизывающуюся недалеко от нас на скамье трехцветную кошку, — А когда голос ее услышали, так и последние сомнения у нас отпали — это у них с матерью от бабки, тетки нашей с Пашей, Настасьи. Та как заговорит, так все мужики шалели…
Я же понимал, что уж после таких объяснений не признавать, что говорится это о Любе, было бы совсем непростительно с моей стороны, потому как по рассказу выходила точно она, Любовь Михайловна Зарич, и именно такой, какой я ее знал.
— Но нас племянница не признала… да-а, — все продолжала свою мысль Анна Семеновна, — да, впрочем, и брат ее не захотел с нами знаться, хотя вроде и не начальство он… никому мы с Пашей не нужны были…
— Это какой брат, Свешников? — не совсем понимая, с какой стати и от него ожидались родственные чувства.
Но тетя Аня посмотрела на меня удивленно:
— Дык нет же! Он-то с чего? Он Любе родным по отцу приходится, а я говорю о другом, что двоюродным по матери — Володе Лачковском!
— Он что, тоже вам родственник?! — в очередной раз недоуменно поразился я.
— Так я ж говорю — брат Любе, а нам племянник, — обстоятельно объяснила мне непонятливому женщина.
Вот, это наверное то, о чем раньше бы сказали: «Пути Господни неисповедимы»… негоже мне так изъясняться конечно, но вот простое «в жизни случается всякое» к этой ситуации не подходит никак.
— Тетя Ань, а можно по порядку? А то запутался я совсем что-то.
— Отчего ж нельзя-то? Можно…
И она начала рассказывать, обстоятельно и подробно.
Возможно, все эти знания о том, кто, где и когда женился, расходился и от кого рождались дети, мне и не нужны были… и, что уж греха таить, в большинстве своем оказывались не интересными, но я молчал и слушал не перебивая, потому как надеялся, что посреди всего этого, вдруг опять невзначай, да всплывет неожиданная, но нужная информация. Собственно, так и произошло, и мое терпение в очередной раз было вознаграждено.
А все началось давно, в те далекие годы, когда Анне Семеновне года три было, а ее сестра Павла и вовсе не родилась еще на свет. Так вот, у них была тетка, та самая Настасья с чарующе-бархатным голосом. Девицей она была бойкой и не то, чтобы гулящей, но разбитной — привыкла, что парни вокруг нее хороводятся, а сама она первая красавица на всю слободу.
Да так и было, вот только родители, видя такой неспокойный нрав дочери, решили как-то и ее надежно пристроить, и себя заодно не обидеть. То есть, выдать побыстрей замуж за человека хорошего. Был один такой, в соседях считай жил — степенный, уважаемый и, самое главное, состоятельный. Главным приказчиком в скобяной лавке у Самсоновых служил, на отличном счету у хозяина числился.
Вот только возрастом он был лет за тридцать и молоденькой девице, понятно, оказался совсем не люб. Отчего мужик ходил до сего времени в холостяках, моя собеседница не зала. Предположила только, что возможно уже вдовел или в бобылях просто выслуживаться перед хозяином было легче.
Но когда он все же Настёну для себя приглядел, то и повел себя по-умному, по-взрослому — пока молоденькие ветреные парнишки за самой девкой ухлестывали, Николай сразу к родителям пошел. А те и отказать не смогли — человек уважаемый, дом имеет большой, да и мошна видно в наличии имелась немалая.
Так что, отец родительской волей капризы дочери переломил, и отправилась она, как миленькая, под венец с постылым, но богатым. Обычная, в общем-то, история, и на этом часто и заканчивается она, но не в этот раз…
Лет пять прожили вроде и неплохо — сына родили, дом полная чаша, а Николай к тому времени уж встал старшим над всем Самсоновским делом в слободе. Чего не жилось Настасье спокойно — неизвестно, но загуляла она. Да не просто с кем-то из сельчан или с каким приличным заезжим, а с цыганом из табора, что по лету чуть выше по течению раскинул шатры.
Табор ушел к осени, а к началу весны Настя родила девочку. И была та не светленькой, как брат и оба родителя, а смуглой и черноволосой. Николай, не вынеся видно позора, пару раз смертным боем избил жену, но жить так и не сумел с ней дальше. И однажды, так и не признав новорожденную, забрал сына и уехал неизвестно куда. Нет, слухи доходили, что он вроде в Ниженном, или даже в Москве, где предприятия у Самсоновых тоже имелись. Говорили, видели его — живет не тужит, сына растит, у хозяина по-прежнему в доверенных людях ходит.