— А как же ж? Мы с Пашенькой последние годы вдвоем жили. Вот и говорили обо всем — что видели, что слышали, она на работе, я на базаре, в церкви, если порознь ходили… вспоминали многое… Чем нам было еще заниматься-то? Родных рядом — никого, ты знаешь. Я так и вовсе одинокая, мой Сашенька, как погиб на реке во время сплава, году в двадцатом, так больше я замуж и не пошла. И деток Бог не дал… А Людмилка Пашина давно в Ниженном живет, внуков вот, три года уж как не видели…
Тут от столов потянулись люди, и она вынуждена была замолчать. Махнув своим, чтоб ехали и меня не ждали, оставил тетю Аню провожать соседей, сам прошел обратно в сад.
Вот же я остолоп! Думал, рассуждал еще… но что взять с меня, взрослого одинокого мужчины? Как помыслить мог только, что образ жизни двух пожилых женщин, настолько отличен от моего понимания возможных между ними отношений?!
И хотелось мне… хлопнуть себя посильней по лбу, все ж недогадливость моя была беспредельна — с моей-то семьей они роднились близко, хотя по сути-то родственниками нам и не были, так ведь не просто так, а от одиночества! А потому догадаться о близости сестер, живущих вместе — лишь вдвоем уже лет десять, я мог вполне.
А потом мне хотелось… схватить тетю Аню, усадить ее поскорей перед собой и закидать вопросами, которые вдруг и сразу зароились, зажужжали в моей голове, словно пчелы в потревоженном улье.
Но я взял себя в руки и сначала терпеливо ждал, пока она распрощается со всеми, потом спокойно пил принесенный ею мятный чай и молча жевал подсунутую конфету, а главное, слушал то, что ей угодно было говорить. При этом, не перебивая.
Да, я сидел и слушал о том, как жилось им с Пашенькой в последние годы, как, не имея возможности видеть внуков часто, привечали нашу Маняшу, считая ее единственной отрадой своей, о том, что и не знает она, тетя Аня, теперь, как сможет доложить в письме Людмилке, о смерти матери …
Так что — да, сидел и слушал. Три дня сам догадаться и расспросить не мог, а теперь уж что?! Могу и подождать еще минут пятнадцать. А женщине не помешает выговориться…
Но, как ни странно, стоило соседкам, которые помогали с поминками, забрать со стола последние тарелки и уйти в дом, как тетя Аня сама оборвала свой не относящийся к делу рассказ и заговорила о том, что меня интересовало.
— Я ж понимаю, что при них, — она кивнула на дверь во двор, — лучше не стоит… Пашу ведь убили? — и пытливо посмотрела на меня.
Я смог только кивнуть на это.
— Ох, говорила я ей, что ни про молодого хозяина, ни про Любку, открыто говорить не след…
— Про какую Любку? — не понял я, о том-то, что это Александра Свешникова тетя Аня назвала молодым хозяином, я, в общем-то, догадался.
— Так про ту, что в вашем доме живет!
— Жиличка наша, Любовь Михална?! А она-то каким боком к этому делу относится?
— Дык она-то тоже Свешникова по батюшке, вот только не знаю законная ли она ему дочь? Мария-то Ивановна померла в аккурат тогда, когда Любка родилась. Так что уж и не знаю, успел Михал Ефремович с нашей Зойкой обвенчаться, аль нет…
— Успел… — ответил я, вспоминая последние записи «Часослова», — за пять дней до рождения девочки.
— Вот и хорошо, что дитё не в грехе родилось… только вот зная Зойку, не удивлюсь, что другой грех там все же был — больно уж вовремя представилась первая жена Михал Ефремыча. И если правильно помню, ведь совсем не старая она была… да и про болезни никакие вроде не слышали, уж Паша бы наверняка знала о таком…
Так, я совсем запутался…
— Подождите, тетя Ань, а с чего вы решили, что наша жиличка это та самая девочка и есть? У нее и фамилия другая, да и девочку нарекли именем Любава, а не Любовь?
Сказал и тут же вспомнил, как просила Люба тогда, в бане, называть ее Любавушкой… но ведь она в тот раз, еще несколько ласкательных имен перечисляла, так что, может просто совпадение?
Хотя… похоже, что нет — это-то подсознательно я как раз и уловил, когда читал последние записи «Часослова». И мне, человеку, работающему нынче в органах, пора бы уже вернуть себе подзабытые навыки — случайности и совпадения не откидывать, а принимать всерьез. Тут уж — да, стоит признать, что моя нынешняя профессия в этом отношении от разведки нечем не отличается..
— А зачем ей быть Любавой? — меж тем продолжала свою речь моя собеседница, — Имя-то слишком приметное, а Любовей пруд пруди. Ну, а фамилия… не знаю, может была замужем…
А ведь точно, женщины-то при замужестве берут фамилию супруга… а со мной, как видно, в очередной раз сыграло злую шутку мое чисто мужское отношение к жизни и соответствующий ему менталитет. Вот если б я, хоть раз, сам задумался о женитьбе и вник во все проистекающие из этого последствия… а так, знать-то знаю, но даже в ум такие вещи не буру.
Пока я в очередной раз давал себе мысленного подзатыльника, женщина вела свой рассказ дальше: