Мы станем вместе ходить на Бродвейский рынок, пробовать всякую вкуснятину, покупать остро пахнущие оливки и пожирать их на ходу. И никаких дел, мы будем просто гулять.
Иногда – не всегда, потому что у меня ведь тоже будет своя жизнь, – я буду ходить на его концерты, чтобы посмотреть, как он играет, на его лицо, в кульминационные моменты искажающееся в странной восторженной улыбке, буду гордиться им и заводиться от интимности его публичности.
Мы не будем одни на свете, потому что он не такой человек, и я даже при всем желании не смогу его приручить. Я буду любить его за экспансивность, открытое сердце, за ненасытный аппетит. Мне не захочется его ограничивать.
По выходным станем выбираться поездом в Кент и долго-долго бродить по пляжам.
(Это же совсем не твое, сказал бы Киран, если бы услышал. Какие еще пешие прогулки? Но в том-то и смысл – я больше не буду прежней собой.)
А может, все пойдет иначе. Возможно, это будет жизнь, которую я и представить не в силах. Что-то совершенно неведомое мне, удивительное.
Еще немного пофантазировав, я почувствовала себя лучше.
Единственный способ вырваться от Кирана живой – отдаться чему-то абсолютно новому, с головокружительной радостью в один миг оставить позади свою жизнь, самое себя.
Но я ведь не знаю Ноа.
Но он всего лишь очередной образ.
Но я не молода и одинока, молодость я обрету лишь на пути к следующему мужчине.
Да, Ноа совсем не похож на Кирана, но я-то все та же.
Как бы мне ни хотелось верить в обратное, я знала, что не изменюсь.
Поначалу, в приступе эйфории от новизны, мне, может, и покажется, что я смогла сбежать от себя, но рано или поздно иллюзии рухнут – и скорее раньше, чем позже: проблемы Ноа с алкоголем, аналогичные моим, его редко всплывающая в разговорах, но существующая подруга, его влечение к каждой встречной.
Это будет бегство с отчаянием, а не с радостью, бегство от прошлого, а не навстречу будущему.
Нет, это не выход. Это все не кончится, пока я сама не положу ему конец.
7
Я не стала приводить себя в порядок и, не дав себе шанса передумать, вышла из студии и сразу поймала такси. Кажется, никогда еще я не получала такого заряда адреналина; все мои клетки дрожали и уничтожали друг друга, сердце отчаянно колотилось, подстегнутое алкоголем и осознанием того, что я собираюсь сделать.
Две части меня паниковали по разным причинам.
Обычная часть, полагавшаяся на каждодневность Кирана и надежду никогда больше не оставаться одной, пыталась меня удержать, подсказывала отмазки, советовала прихорошиться и сочинить ложь поубедительней.
Другая – новая, решительная и целеустремленная половина – подгоняла такси и твердила: беги, беги, беги. Выбирайся как можно скорее и бесповоротнее. Сожги дом, запри Кирана внутри, забудь все настолько быстро, насколько позволит реальность.
Повседневная половина пыталась успокоить, демонстрируя хронику из наших с Кираном лучших моментов, которые компенсировали все остальное. Я видела, с каким удовольствием по вечерам забиралась в тихую постель рядом с ним, каким веселым он порой бывал, когда приходил в прекрасное настроение, как заботился обо мне, когда я болела.
Мне вдруг пришло в голову, что во все эти скупые моменты я просто чувствовала облегчение – облегчение от того, что в такие минуты исчезает то, остальное, с чем я жила большую часть времени, – привычные, поистине обыденные холодность, пренебрежение, презрение и ненависть.
Попреки и поучения, сомнительные комплименты и язвительные советы. Постоянное осознание, что я никогда не смогу стать такой, как он хочет. Исчезновение на время боли, которое я принимала за удовольствие. Я словно связывала себя, чтобы с наслаждением освободиться от пут, протыкала себе ногу ножом, чтобы почувствовать, как она заживает.
Я страдала и считала страдание благом. Я превратила страдание в свою работу.
8
На Рэтмайнс-роуд я неуклюже вылезла из такси. Было еще очень рано, и компания незнакомых тридцатилетних парней по-доброму рассмеялась при виде моего состояния, возможно вспомнив себя самих в прошлом.
Я вставила ключ в замок, но не успела повернуть, как дверь нашей квартиры распахнулась.
Он смерил меня взглядом, отвернулся и быстрым шагом пошел внутрь; я потащилась следом, сердце стучало где-то в горле. Вошла в гостиную, положила сумку и вещи на стол и рухнула на диван.
– Я хочу расстаться, – сказала я.
В голове еще плыло от выпитого.
– Да неужели? – с издевкой отозвался он.
Он ничуть не удивился. Я испытала внезапное облегчение. Возможно, все пройдет куда легче. Возможно, он догадывался, что это случится. Возможно, он чувствует то же самое!
– Почему ты хочешь расстаться?
Его взгляд был ускользающим, холодным, саркастичным.
Я не знала, что ответить. Я рассчитывала, что после моего заявления дальнейших объяснений не потребуется, что он удивится, разозлится и разорется.
Киран направился к спальне, взмахом руки велев следовать за ним.
Двигался он как обычно – быстро и плавно.
Я же, цепляясь за мебель и стены, поплелась по коридору. Голова уже раскалывалась.
Когда я вошла в спальню, он сидел на краю кровати.
Постель покрывали мои дневники.