Акты отчаяния

Я вошла в холодное еще море, поплыла, перевернулась на спину, полежала на воде, глядя в небо, раскинув в стороны руки-ноги, прежде чем поплыть дальше.

Как всегда в море, я чувствовала себя совершенно счастливой. Это единственное место, где я ощущаю тело свободным, моим и использующимся по предназначению. Я невесома, но не ничтожна. В море я всегда уверена в своих движениях. В море я становлюсь тюленем, мой жир, который я обычно ненавижу, тут уместен и нормален, а моя неуклюжесть обращается в гибкость.

Марк вошел в воду, ухая и ежась от холода. Стуча зубами, он улыбнулся и мелкими шажками двинулся ко мне. С минуту он не решался окунуться, потом подгреб ко мне, схватил за руку и потянул к себе, пытаясь обвить вокруг себя мои ноги. Я позволила себя поцеловать, а потом изогнулась, оттолкнулась от него и поплыла прочь.

Отплыв чуть, я обернулась.

Глядя, как он беспомощно и бестолково барахтается в волнах, я в полной мере осознала, сколь невыносимы слабости других людей – по крайней мере, если их не любишь.

Мне вспомнилось, как Киран хотел, чтобы я делала то, чего я не могла или не хотела, – занималась спортом, ездила на велосипеде, бегала. Я отказывалась и извинялась за свои недостатки, которые были настолько же неотъемлемой частью меня, как и мое лицо.

Ты ведь не обижаешься? И я шутливо надувала губы, пытаясь быть игривой, признавая собственные несовершенства; я всерьез ожидала, что он будет любить меня, несмотря на них.

Конечно, я не обижаюсь, отвечал он, и чаще всего я ему верила. Но в этих разговорах всегда чувствовался намек на недосказанность, на резкость, от которой он удержался, на легкое недовольство.

Я поняла это, глядя на Марка. Видеть слабость человека, который, пусть даже совсем чуть-чуть, в тебе нуждается, которому нужна твоя симпатия или любовь, – видеть его слабость неприятно, даже противно. Это ужасно, но это правда.

Несправедливо, но ничего не поделаешь. Когда вы любите человека, такие вещи кажутся не имеющими значения пустяками или даже милыми особенностями. Но если вы человека не любите, его недостатки вас раздражают. Его человеческая суть проявляется слишком рано, когда вы еще не готовы полюбить ее или простить.

Вот в тот момент я наконец и осознала, что Киран меня не любил. По крайней мере, он не любил меня такой, какая я есть.

Это не перечеркивало того, как я с ним поступала, того, как мы поступали друг с другом. Но это нас оправдывало. С таким прошлым я могла жить.

Я нырнула и плыла под водой сколько могла, пока хватало в легких воздуха, потом всплыла далеко-далеко от берега; люди на берегу расплылись, да и я сама наверняка была неразличима. Радуясь, что Марк не может последовать за мной, я поплыла дальше. Я плыла и плыла, пока руки и ноги не сделались ватными, так что возвращалась я из последних сил. Отели, зонтики и люди весело маячили впереди размытыми пятнами.

Когда я вышла на берег, Марк сидел на полотенце и читал. На его лице отражалось плохо скрытое раздражение.

– Ты пропала из виду… Я беспокоился.

Я упала рядом с ним, растянулась на песке, поерзала, чтобы песчинки забились в самые укромные места.

– Все нормально, – ответила я. – Не стоило.

5

После этого Марк ушел, прихватив ключи от квартиры.

Рядом со мной принимали солнечные ванны два пожилых брата-близнеца. Они синхронно переворачивались на полотенцах, чтобы равномерно загореть, молча вставали лицом к последним лучам закатного солнца, закрыв глаза и взявшись за руки.

Я радовалась, глядя на них: такие забавные и трогательные, так ладят друг с другом.

Я радовалась, оглядываясь вокруг: на киоск с хот-догами, на мое нагревшееся на песке пиво, на кислые греческие сигареты, на прихваченные с собой парочку книг, которые я в начале недели купила с рук у какой-то женщины.

Мне было так радостно, что вскоре я расплакалась от счастья, от того, что мне повезло здесь очутиться и наконец побыть одной, хоть боль никуда и не делась.

Внутри меня происходили вещи, для которых не было слов или, напротив, их было слишком много, – вещи настолько простые, что сами мысли о них были примитивны, однако я очень долго не могла о них думать. Например, о сливочно-оранжевом небе, при виде которого мое сердце разлеталось на куски и становилось таким же открытым и свободным, как в детстве.

Я вспомнила, что когда-то обожала узнавать новое. И увидела себя в окружении справочников и энциклопедий в уотерфордской библиотеке, где целыми днями просиживала, впитывая знания из одной лишь искренней любознательности, а не для того, чтобы перед кем-то блеснуть или превратиться в другого человека.

Мне вспомнилось раздраженное лицо Марка и его беспокойство, пока я, змеей ускользнув от него под водой, лежала на спине, наслаждаясь исходящим от моря запахом, так похожим на мои духи.