Акула пера (сборник)

— Что есть, то есть, — сокрушенно вздохнул Кряжимский и поправил скривившиеся на лице очки. — Вид у меня непрезентабельный. Немножко.

Виктор подрулил к металлическим воротам, выкрашенным все в тот же зеленый цвет, и остановил «Ладу». Мы выгрузились.

Маринка осторожно подошла к воротам и прислушалась.

— Вроде собак не слышно, — сказала она, — это утешает.

— Они в засаде лежат, — сказала я и увидела кнопку звонка сбоку от воротной калитки. — Звоните, Сергей Иванович, вы же у нас гид.

— Путеводитель, — добавил Ромка и хихикнул.

Кряжимский кашлянул, надо думать, для смелости, пригладил ладонью волосы и нажал кнопку звонка.

Ничего не произошло.

Ничего не произошло в том смысле, что я вовсе не ожидала, что должен послышаться звонок, но собачий-то лай в сельском доме должен был прозвучать! А не прозвучал.

Мы постояли и уже начали негромко переговариваться на тему, стоит ли или не стоит еще раз звонить, но тут калитка приотворилась, и из нее выглянул высокий худой и взлохмаченный старикан.

С первого взгляда было ясно, что перед нами великий живописец. У него в руках не было мольберта, но на голову был натянут черный бархатный берет, уже старый, поистрепавшийся, как и его хозяин. На старикане была надета широкая черная блуза из вельвета. А на ногах — знаменитые и не выходящие из моды боты под красивым названием «прощай молодость!».

Для тех, кто не знает, поясню: у нас в Карасеве на большие праздники такую обувь обычно надевали заслуженные доярки. Это теплые ботинки из войлока с длинной «молнией» впереди. Поразительно уродливый фасон! Я-то, по наивности своей, думала, что никогда в жизни больше этой гадости не увижу, да привелось.

— Вы к кому, молодые люди? — Старикан прищурился сперва на меня, потом на Маринку, потом снова на меня. Немного подумав, старикан все же вернулся к Маринке, всех прочих проигнорировав напрочь.

— Здравствуйте, — сказала я, запнулась и, покопавшись в памяти, выдала то, что там от долгого повторения лежало на ее поверхности: — Я главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова. У нас с вами была договоренность… — я снова запнулась, потому что подумала, что старикан запросто может оказаться не самим Траубе, а его соседом, коллегой, братом, сватом или даже внучатой племянницей.

Шучу.

— Помню, — коротко бросил старикан и снова уставился на Маринку. Маринка даже заволновалась, но, немного приосанившись, приняла рассеянный вид и, как бы великосветски, произнесла:

— Добрый день… сударь.

Это она точно от растерянности, обычно она себе таких фокусов не позволяет.

— Я буду вас писать! — утвердительно заявил старикан и протянул руку к Маринке. На безымянном пальце у него сверкнул камешек в перстне. — Таких, как вы, в нашей юдоли еще не бывало. Вы кто?

— Я… — Маринка замялась и несколько раз осторожно взглянула на меня, — я журналистка. Из газеты «Свидетель».

— Четвертая власть? Или пятая? Или пятая колонна, как вас правильно называют? — Старикан откровенно пялился на Маринку, как покупатель в магазине на приглянувшийся ему товар. — Я напишу сельскую мадонну. Это будет парафраз из Венецианова! Вы — среди травы, рядом козленок, рядом корова, позади подруга, — тут только старикан снова обратил внимание на мое существование. — А вы — не стильная! Нет в вас чего-то умиротворяющего. С вас только Жанну д\'Арк писать… Но я этим не занимаюсь…

Произнеся эти слова, старикан словно очнулся. Он на мгновение задумался, потер лоб и как бы себе сказал:

— А времени-то и не хватит. Успеть бы с каталогами. — Совершенно без перехода он шагнул назад, распахнул калитку и уже другим тоном, равнодушным и обыденным, произнес: — Проходите, молодые люди, что же вам на улице-то стоять?

Старикан, не оглядываясь, повернулся и затрусил внутрь двора. Мы все вошли, причем Маринка как-то умудрилась оказаться в самом конце нашего шествия, что было странно. Только что ее выделили из нашего общества, а она не пользуется таким успехом!

Я пропустила вперед Кряжимского с Виктором и подождала Маринку.

— Ну ты что, колхозная матрона, то есть мадонна, почему прячешься? Я так понимаю, что именно ты становишься нашей отмычкой к сердцу Траубе.

— Да ну его, — Маринка опасливо посмотрела вслед живописцу, углубившемуся в сад и не пошедшему к дому. — Я что-то его боюсь!

— Ну замуж-то мы тебя выдавать за него не собираемся, — пообещала я. — По крайней мере сегодня это в наши планы не входит.

— Идите сюда! — крикнул нам старикан, остановившийся за первыми же яблонями. — Вам же нужно видеть, как работают живописцы! Или нет?

— Да, Федор Аполлинарьевич, — угодливо ответил Кряжимский и потрусил к нему.

Виктор с Ромкой даже не старались скрыть скуку, отчетливо нарисовавшуюся у них на лицах.

Дом Траубе остался стоять в десяти, наверное, метрах впереди, и мы повернули влево. В конце концов, если мы приехали посмотреть на классика, то будем смотреть на классика.

Мы с Маринкой замыкали шествие. Тут из-за угла дома показалась женщина.

— Подождите, пожалуйста, — сказала она нам.