Акулу еще не съели!

"Моррисон тоже у себя вечером его устроит, — думал м-р Хаггард, — Но в столице его фейерверк будет почти не виден, так как вилла Моррисонов расположена далеко за городом (как и вилла Хаггардов). И его (то есть фейерверк) можно будет увидеть только по стереовизору, а он целиком туда наверняка не поместится! Зато слово «Хаггард» будет высвечено в небе чуть ли не над самым центром города. Вот так-то, м-р Моррисон!"

В течение трех часов мистер Хаггард был в центре сумасшествия, пока (не без помощи секретарши) он не улизнул, и по дороге домой перед его закрытыми глазами все продолжали мелькать голые девицы с барабанами и культуристы с рокерами, верхом на их ужасных гравициклах, оборудованных «тарахтелками» и дымовыми шашками.

И все это на фоне бешеной музыки, с музыкантами, которых явно навербовали в муниципальных дурдомах.

И сейчас была одна надежда опять-таки только на секретаршу, творившую своими чуткими руками чудеса с его головой.

И впереди был лишь один час тишины, а потом опять все сначала, теперь уже у Моррисонов. И до поздней ночи. Так что — спать, спать, спать…

Говорят, что в душе, даже у самого отъявленного негодяя, на самом дне можно найти (в микроскоп) частичку доброго и человечного. Мистер Хаггард, конечно, к таким не относился, но все же у него в груди что-то потеплело и защемило, когда пожилой рабочий со своей не менее пожилой супругой долго тряс ему руку и, глядя в глаза, все рассказывал, как долго он работал, где только не побывал, чего только не испытал, и вот теперь на старости лет у него есть свой угол, и не просто угол, а дворец из пяти комнат (считая ванную, кухню и санузел), и что теперь не страшно и помереть, и он умрет теперь спокойно, и в любую минуту, только позови его м-р Хаггард и скажи: «Том, иди, умри! Так надо!»

И он пойдет.

И хотя м-р Хаггард понимал, что все это обман, что нет никакого бескорыстия, а только трезвый и холодный расчет в том, что чем лучше будет жить рабочий, тем он лучше будет работать на него же, Хаггарда, но все равно, глядя в суровое лицо этого человека, которому он обязан своим благосостоянием, ему было непривычно вдруг ощутить просто радость, такую светлую и тихую, какую испытывает человек, подаривший другому частицу себя.

Правда, Хаггард никогда ничего не дарил.

Он мог только дать.

Но и это было все-таки приятно.

"Нельзя же, право, всю жизнь жить в скотстве, надо ж когда-то долги отдавать, — думал он, — Ну, бог с ним, а то так и в компартию можно вступить.

Ох, и рады они будут моим миллиардам, «интернационалисты» проклятые!

Правда, они сами не знают, куда девать собственные миллиарды.

У них, видите ли, перепроизводство: «Нам ваших товаров и даром не надо, нам свои надоели».

Чтоб вы ими подавились!

А торговать-то надо. Ох, как надо.

А где? Хоть и четверть Галактики практически принадлежит тебе, этим развивающимся слабакам вовек не расплатиться с долгами, и основную прибыль ты получаешь, как это ни прискорбно, от торговли с красными.

А с ними — разве это торговля?

Это скорее похоже на затянувшийся до бесконечности день страшного суда, когда тебя раздели, выставили на всеобщее обозрение и тыкают пальцами, зубы твои рассматривают, приседать заставляют, голос им подай, а потом начинают читать на весь белый свет твою дефектную ведомость: экстерьер, видите ли, не того, одышка имеется и на волосяном покрове проплешины!

А проплешины не от хорошей жизни!

Поконкурируй тут и с Моррисоном, и с вами, гадами, и на соцкультбыт внеси, и в бюджет, и меценатом будь, и нищим подавай!

Вам этого не понять!

У вас — «гармония», «единство духа», «полное раскрепощение человеческих возможностей», «свободное творчество», "от каждого — по способностям, каждому — по амбициям".

Тьфу!

Одно слово — гады. Как вспомнишь о вас, так Моррисон родным братом покажется, единоутробным.

Говорю я ему, дураку, хватит, давай объединяться. Сожрут ведь, не поперхнутся, по очереди, сначала тебя, придурка, потом меня, старого идиота, а потом всю нашу систему схавают!

И будем мы у краснопузых в брюхе «Интернационал» хором петь, и вприсядку нижний брейк отплясывать, под балалайку!

Нет же, он знай себе улыбается и молчит, скотина косоглазая!

Хоть фамилия у него и англоязычная, а кровь дедушки-дзяофаня так и играет. Одно слово — камикадзе недорезанный!"

Последние мысли м-ра Хаггарда растворились в долгожданном сне, в котором он увидел прекрасный пейзаж с горой Фудзиямой, вокруг которой была Великая Китайская стена, а наверху гордо реял красный флаг с гербом Моррисона, только вместо слова «Моррисон» там было какое-то загадочное слово «Мальборо», а у подножия горы приткнулся чей-то мавзолей, то ли Мао, то ли Тадж-Махал.