Акулы из стали. Аврал

– А кто из вас женат, напомните-ка мне? – спрашивал командир на построении, снимая с Саниной шинели длинный белый волос.

– Я! – бодро докладывал Ваня.

– Да? А зачем твоя жена волосы не на ту шинель вешает?

– Разберусь!

– Ага. Смотри не забодай обоих: мне ЧП в экипаже не нужны.

Саня и Ваня, как оказалось позже, дети Северов. У обоих родители были военными, и росли они в закрытых военных городках. Оттуда же и поступать в училище поехали, что, конечно, давало им определённые преференции перед остальными лейтенантами. Северные дети ассимилировались намного быстрее, так как к аскетизму в быту, специфическому юмору и показной грубости начальства были приучены с раннего детства, отчего казались несколько туповатыми (что в корне неверно) и не по-интеллигентному дружелюбными (что в корне верно).

Папа Вани служил командиром подводной лодки, и вот, например, такую историю Ваня про него рассказывал: в выпускном классе школы от избытка тяги к великим свершениям Ваня как-то выбрил себе на затылке слово «RAP» («Ну дебил был, да», – как говорил сам Ваня) и в таком прекрасном виде явился домой.

– Батюшки! – всплеснула руками мать. – Что же теперь будет-то?

– Да ты что, мама! Что будет-то? Это же красиво! Да я уже взрослый!

– Горюшко ты моё, сходи хоть поешь быстренько, пока отец со службы не пришёл.

Пришёл со службы отец.

– Что так тихо в гнезде? Отчего траур в воздухе? – прорычал он с порога, отряхивая снег с рукавиц.

– Да всё хорошо у нас! Как у тебя на службе? Есть будешь? У меня макароны по-флотски и борщ!

– Мать. Ну ты вот когда суетишься так, то с потрохами его сдаёшь. Женщина, ну когда ты уже научишься делать вид, что всё в порядке, а? Иван?

– Да, папа! – в прихожую выскочил Ваня.

– Что опять?

– Ничего, папа.

– Ничего – это пустое место, а ты – будущий морской офицер!

– Это мы ещё не решили! – вступилась мать.

– Вы, может, и не решили, да я вас спросить забыл! Ну неси дневник, раз так не признаешься. А чего это ты бочком, как краб ходишь? А ну-ка: кру-гом! Та-а-ак. Понятно.

– Да всё нормально, Саша, ну что ты! Ну волосы же. Отрастут. Ну дети, ну что с них взять?

– Мать, да что ты суетишься-то, а? Конечно же, всё нормально, кто бы спорил? Постой-ка, Ванюша, в коридоре, я сейчас.

Отец медленно снял шинель, аккуратно повесил кашне и, убрав ботинки в тумбочку, прошёл в ванную.

– Мать, а где моя бритва-то, та, старая, ржавая, которую ты всё выбросить собиралась? А, вот, нашёл!

– Саша, ну что ты в самом деле задумал? Ну, Саша!

– Мать, да что ты всё мельтешишь? Пойди пока борщ погрей, не путайся тут под ногами. Иван! Ко мне.

Папа берёт Ваню (метр девяносто пять роста и шириной с двустворчатый шкаф) за голову, наклоняет его, зажимает голову между колен и медленно бреет его шею сухой бритвой с лезвием «Нева» (которое ещё видело Устинова с Черненко по телевизору) до самой что ни на есть макушки. «А я стою, – говорит Ваня, – слёзы текут, злость такая рычит в нутрях, но рыпнуться не смею – батя авторитет у меня».

– Ну вот! – удовлетворённо хмыкает батя. – Теперь почти на человека похож стал! Пошли, сынок, борщеца похлебаем!

– Он сыт! – зло бурчит мать с кухни.

– Гусь не ссыт – и он пусть не ссыт! Он же будущий морской офицер!

Папа Сани был мичманом, но тоже унижал сына достаточно для того, чтоб тот вырос приличным человеком.

И вот чем этих детей можно было сильно удивить или расстроить по сравнению с детьми педагогов, механизаторов или библиотекарей? Только обухом по голове.

По времени врастание в экипаж происходит по-разному, от двух месяцев до года или уже никогда. Ваня и Саня управились быстро и уже почти принимались на равных – только некоторая осторожность по отношению к ним ещё сохранялась (больше на всякий случай, чем по необходимости), когда и произошёл тот случай, о котором я вам сегодня хочу рассказать.

Начинался и развивался он банально и серо, но вот концовка его вышла за обычные рамки, чем он нам и интересен в разрезе находчивости, справедливости и вообще.

В морях мы тогда валандались-валандались, да зашли в город Северодвинск пот на лбах подсушить и что-то где-то подремонтировать заодно. Зашли, как всегда, ненадолго, дня на три-четыре, и вот уж перед самым отходом, часа за три до него, кричит сверху вахтенный:

– Сентральный! Верхни вахтеннай матрос Абакулов!

– Что орёшь-то как муэдзин с минарета?

– Тут эта! Милиция приехала на бобике! Требуют командира наверх!

– Что делают?

– Они гаварят, что просят и чтоб я не выдумывал, что требуют!

– Аа-а-а. Ну раз просят – сейчас позовём.

– Товарищ командир – центральный.

– Ну?

– Товарищ командир, тут наверху милиционеры какие-то.

– Ну?

– Просят вас подняться к ним!

– Я их не вызывал и вообще сплю. У меня межвыходовый отдых, мне в море рулить скоро: Родину стеречь и всё такое. Не до них мне, короче, так и передайте. И вообще я, как офицер, могу себе позволить сдаться только военной прокуратуре. Так им и передайте.

– Есть так им и передать! Верхний – центральному!

– Есть верхний!

– Милиционеры меня слышат?

– Аткуда я знаю?

– Так спроси, блядь!

– А! Слышат, да!