Акулы во дни спасателей

Представь иссякший, как в засуху водоем, рассудок отца, ему теперь предстоит осмыслить очередную потерю, уже второго сына, который был, наверное, дальше, чем казалось отцу, дальше телефонного звонка, билета на самолет — и с каждым днем все дальше и дальше. Представь оживленный блеск здорового разума за работой и как потом этот же самый разум — рассудок отца — замыкается, трещит, не справляется с обстоятельствами. Гаснет.

Видит ли это жена? Она видит начало, как муж подолгу блуждает ночами, перешептывается с неведомыми ей призраками. Но она не видит всего, не видит, как безумие охватывает мужа, когда он на работе. Быть может, — она не знает точно — он ковыляет прочь от багажной ленты, прямиком на разлинованное поле, срывает график полетов, ставит под угрозу жизни членов экипажей, пассажиров, свою собственную, наконец. А может, подходит к сетчатому забору, отчаянно тоскуя по ночному саду молитв, который разбил в горах, или просто сидит, сидит, сидит в комнате отдыха, бормочет себе под нос, пока за ее пределами копятся груды сумок, падают с транспортера, когда не хватает рук, и тогда другие грузчики окликают его, требуют вернуться к работе. Всего этого жена не видит, она видит лишь, что униформа уже не покидает шкаф, а машина — обочину возле их дома в Калихи, и банковский счет скудеет.

Представь разговоры с начальством, мольбы матери, вот уж не думала, что до такого дойдет, директор авиакомпании отвечает: “К сожалению, это невозможно. Он больше не может работать”.

Представь себе мать, жену, а ныне последний костяк семьи. Жесткий, старый, холодный, на котором все держится. Не будем называть это надеждой. Это всего лишь труд, и только. Представь себе, как она понимает, что больше не может ходить на работу, за мужем требуется постоянный присмотр, и вскоре она тоже теряет рабочее место. Ни один из них уже не приносит денег. А в городе это значит, что они мертвы.

Ехать им некуда, разве только вернуться на Большой остров, в твои родные края, где по-прежнему живут родственники, брат твоего отца, у него успешная фирма и есть лишний участок земли, а на нем — лишний дом, который приютит нашу поредевшую семью.

Мать никого ни о чем не просит, и все равно в ней чувствуется тихая покорность. Она словно стоит на коленях, протягивает ладони, чтобы в них положили хоть что-нибудь. Руки, которые прежде толкали, хватали и сами брали от мира все, что нужно.

Представь, чем мы стали без тебя, сынок.

Теперь видишь?

29 КАУИ, 2009. ПОРТЛЕНД

Потому что арест. Потому что вторая патрульная машина, мой брат на заднем сиденье. Потому что в участок мне было нельзя и пришлось прятаться, время от времени заглядывать внутрь, где белые стены и клерки монотонно стучат печатями по документам, дело закрыто, дело закрыто. Потому что Дина судили, и он промолчал обо мне, и в нашу последнюю встречу — перед тем как мне пора было возвращаться на юг — мы сидели за столом, спинки пластмассовых стульев врезались нам в позвоночник, и что мы могли сказать? Потому что в наших влажных глазах читалась целая история, и мы знали, что уже не увидимся до самого его освобождения, а может, и после. Потому что у нас ни гроша, нечем внести залог, наша семья бессильна спасти родного снова, и снова, и снова. Потому что я вынужденно наблюдала, как охрана гнала его обратно в камеру, за толстые сине-белые двери, утыканные решетками и замками. Потому что я шла по блестящему от дождя центру Портленда. Потому что в ту ночь холод обглодал меня до костей и единственное сухое место нашлось у входа в многоуровневую парковку, потому что рюкзак с последними материальными частицами жизни Найноа стал мне подушкой, потому что я то засыпала, то просыпалась. Потому что бок мой пронзала боль: бедро, ребра, плечо. Потому что я снова рылась в помойке, на этот раз в поисках какой-нибудь пищи, тут не университет, никто не выбрасывает обезболивающие. Потому что потом был приют для бездомных, над рядами раскладушек вился парок, кто-то бормотал в темном углу, я сжимала под подушкой обмотанную изолентой рукоятку охотничьего ножа, который стащила из шкафчика в раздевалке. Потому что утром стояла в очереди к грязной фаянсовой ванне, за водянистой овсянкой, по маленькому телевизору мультфильмы, изображение скачет. Потому что мышонок взорвал кота динамитом, вогнал в землю кувалдой, будто колышек для гольфа, выбил ему все зубы, дребезжавшие, как клавиши пианино. Потому что раздался звонок, мама сказала, что упустила Дина, упустила всех нас, раз все сложилось так, как сложилось, потому что она сказала: возвращайся в университет. “Ты теперь осталась одна, — сказала она, — больше нам рассчитывать не на кого”. — “Но я не могу, — сказала я. — Мам, я хочу домой. Помоги мне вернуться домой. Я просто хочу домой”. Потому что она где-то взяла деньги, каким-то одной лишь ей ведомым чудом, и я вернулась на Гавайи.