Акулы во дни спасателей

Я задом вылетаю на дорогу, с ревом мчу по кварталу и так резко сворачиваю за угол, что шины визжат и внутри у меня все перекручивается. И тут же одергиваю себя: не спеши. Это же твой район. Ты едешь за продуктами. Я принимаюсь высматривать Дина. Еще несколько раз сворачиваю, пытаюсь отыскать хоть что-то знакомое. Медленно и спокойно петляю между домами. Мне кажется, что я еду туда, где мы разделились. Снова слышится сирена шерифа. Не сзади, но где-то рядом. Я вспоминаю, как увидела мигалку и поняла, что это за мной, так? Сердце мое дергалось и мельтешило, как эти огни.

Впереди из-за густо разросшейся живой изгороди появляется Дин. Ковыляет, низко опустив голову, плащ Ноа распахнут на голой мокрой груди. Одной рукой Дин вцепился в пояс тренировочных штанов, которые того и гляди свалятся с его задницы. Я подъезжаю ближе, сигналю, опускаю стекло с пассажирской стороны.

— Что ты творишь? — спрашивает Дин.

Смотрю на это его глазами. Я, его взбешенная сестра, не выспавшаяся, голодная, в панике, подкатываю на шикарном белом седане с наклейкой “109.5 Молитва” на заднем бампере, в салоне воняет цветочным ароматизатором.

— Залезай, — говорю я.

Он садится рядом со мной, и мы едем в конец квартала. Такое чувство, будто все это происходит не с нами. Будто я наблюдаю со стороны, как брат с сестрой пытаются убежать, по пути совершают преступление, принимают ошибочные решения. Но это не я, я тут вообще ни при чем, я пыталась сопротивляться.

— Ты эту машину угнала? — спрашивает Дин.

Я включаю дворники. На миг перед глазами все четко.

— Она там стояла, — пожимаю я плечами.

Торможу у знака “стоп”.

— Шутишь?

Дин озирается. Говорит, что теперь нас точно посадят, надо бросить машину. Нет, говорю я. Надо выбираться отсюда, уехать из этого штата, с этого континента, вообще от всего, начиная с того поцелуя, скал и водопропускной трубы, с каждого клочка земли, на котором мы с Вэн когда-либо стояли вместе, с акул, новостей и всех уголков Гавайев, убивших моего брата.

Я еду вперед.

— Можно сесть на автобус, можно поймать попутку. Да хоть пешком идти. — Дин щиплет переносицу. — Но не так же.

Я останавливаюсь на очередном перекрестке. Дорога оказывается длинной, в конце маячит оживленная улица. Наверняка магазины с пижонскими шмотками, сплошь шелк и изящные манекены. Кафе, где за чашечку кофе просят шесть баксов. Бульвар, здания и небо одного и того же оттенка серого.

— Иди, если хочешь, — говорю я. — Обратную дорогу я знаю.

Дин молчит. Закусил губу, повернулся ко мне, чтобы посмотреть мне в лицо. И тут у него в глазах мелькает странное выражение, так? Будто он испугался, но сразу же успокоился, даже расслабился. Он бросается на меня, темнота, что-то упирается мне в грудь, Дин тащит меня, заезжает коленом мне по башке, какие-то ручки или застежки царапают мне ребра и бедро. Я все время обо что-то ударяюсь, а брат все тянет, дергает. Сложил меня пополам. Его ноги, руки, он засовывает меня под себя и перебирается за руль. Я думаю, что сейчас ударюсь спиной о пассажирскую дверь, но там только воздух. С размаху врезаюсь плечом в асфальт. Вода, свет, мне под ноги вылетает мой рюкзак. Дин выбросил меня из машины. Я с трудом поднимаюсь на ноги, а он уже катит вперед с распахнутой настежь пассажирской дверью. Прямиком на него с мигалкой и сиреной летит машина шерифа. С визгом разворачивается и перекрывает дорогу. Дину не убежать.

Мимо меня проносится еще одна патрульная машина. Мотор натужно ревет. Машина отрезает Дину остававшийся путь к отступлению. Убедившись, что Дин в западне, полицейский тормозит. Загораются задние фонари.

Часть IV Возрождение

28 МАЛИА, 2009. КАЛИХИ

Представь себе мать и отца, которые по-прежнему живут после того, как тебя не стало, и каждый их день проходит словно в тумане: нет пути ни вперед, ни назад, непонятно, что есть что, лишь холодное, тяжелое, бесцветное чувство, будто плывешь по течению, а вокруг пустота. Представь, как они, несмотря ни на что, ходят на работу, как отец таскает багаж с ленты в тележки, а с них — в самолетное чрево; сталь сверкает в флуоресцентном свете, вспышка солнца, чистый жгучий запах авиатоплива, глухой гул вылетов и прилетов. Как мать, за спиной у которой работает двигатель, часами водит городской автобус от просоленных прибрежных улочек к прохладным опрятным зеленым районам и назад, стеклянные небоскребы центра сверкают, точно ножи, дорога дрожит, встряхивает, стучит. Туда, обратно. Представь, как раздается звонок, в таких случаях всегда звонят, и снова о сыне, на этот раз о другом, предъявлены обвинения, дожидается суда в окружной тюрьме, правила и процедуры чужеродные, как сам край — Орегон, — в котором их применяют. Представь себе беспомощность, отсутствие денег, плотный рабочий график, огромное расстояние и как матери с отцом остается лишь слушать издалека рассказ дочери о том, что будет дальше.