Аквариум

Далее: цель. Цель вытекает из версий местонахождения. Это контакт, это наблюдение, это выполнение возложенных функций. Но ясной информации о том, что в действительности понимать целью, у них опять же нет. Их реальность состоит из обрывочных воспоминаний, по которым никак нельзя сложить общую картину, и похожих друг на друга дней в заданных границах.

Следующий пункт: «связь». Или Голос. Или голоса. Звуки. Шум. Шелест. Кратковременное подключение к чему-то.

Возможно, это и есть контакт. Только несовершенство нашего мозга, отсутствие какой-то наладки или просто несовместимость смыслового, понятийного аппаратов не дает ему полноценно состояться. Но также существует и иное объяснение: ничего общего с контактом периодические отключения сознания не имеют. Природная аномалия. Влияние атмосферы, каких-нибудь излучений в ней.

С другой стороны, все мы верим именно в то, что «связь» – это попытки достучаться до нас с внешней стороны, из-за пределов нашего мирка размером в шесть квадратных километров. В это верит и Зепотр, и Шагай, и вообще подавляющее большинство здешних обитателей. На получение устойчивого и понятного канала (Голоса) направлены усилия наиболее активных членов общества. К сожалению, апатия, распространившаяся среди людей, вызванная простым, не требующим больших затрат существованием и постепенной утратой памяти, все чаще и чаще вынуждает исследователей обращаться к Зыби.

– Вотун, хватит, – попросил Гриб.

Вотун шмыгнул носом.

– Ты чего? Здесь осталось-то!

Зыбь. Пункт пятый.

– Пункт пятый, – повторил Гриб.

Зыбь окружает мир. Куда не пойдешь, на север, на юг, на запад или на восток, все одно уткнешься в зеленую стену. Впрочем, это даже не стена, а туман или мелкая взвесь, висящая в воздухе и имеющая строго очерченные границы. В Зыбь можно уйти и вернуться. А можно не вернуться. Конца у Зыби нет, никто не доходил. Шагнувший в нее скоро пропадает из виду. Докричаться до него нельзя. Но найти, самому шагнув в Зыбь, можно.

А еще Зыбь исполняет желания.

Не все, не всякие, но если ты попросишь себе жену или мужа, она их тебе явит. Сначала твой выбор будет молочно-белой, оплывшей, едва похожей на человеческую фигурой, неожиданно вылепившейся, вставшей в Зыби напротив. Ни пальцев, ни ушей, ни волос. Вместо лица – грубые наметки.

Зайди в Зыбь, возьми ее за руку, и веди, веди в мир. Тогда и лицо мужа или жены обретет черты, и пушок волос прорастет на коже, и с тихими щелчками разойдутся, разделятся пальцы. Около недели – и появится речь, две недели – и проклюнется самостоятельность, месяц – и ты не отличишь того, кого взял из Зыби, от настоящего человека. Там и характер, и разговор, и потребности в воде и пище.

И любовь.

Приобретенное в Зыби привязывается к тебе намертво. Не уйдет, не оставит. Скажешь: «Ждать», будет ждать. Как собачка. И убить – не умрет. Единственное, как можно избавиться, отвести обратно в Зыбь.

Но изредка Зыбь дает и вещи. Простые, безыскусные. Доску. Пакет угля. Чайник. Тарелку. Если повезет, получишь молоток, совок, прялку. Чего-то посложнее просить, не допросишься. Ни баллона, ни телеги, ни лестницы, ни счетной машинки. Хотя, может быть, надо лучше просить, дольше сидеть?

Шагай полагает, что Зыбь – это исполнительский интерфейс, что бы это ни значило. Типа, ты ей вопрос, она тебе – ответ. Только и то, и другое – из очень специфической области, что, конечно, совершенно лишено смысла.

Каждому по заводной собачке – это ли вершина мысли высшего существа? Этого ли от нас хотят?

– Все? – спросил Гриб.

– Да, – ответил Вотун.

Он сложил бумаги с записями и посмотрел на Гриба. Что-то странное просквозило в его взгляде. Будто ему очень и очень чего-то жаль. То ли того, что Гриб, которого он пестовал все это время, не выказывает нужных способностей. То ли того, все его записи скоро никому будут не нужны.

– Ты читать-то умеешь? – спросил Вотун.

– Вроде да, – сказал Гриб. – Помню, что умел.

– Потом, если что, разберешься без меня? – тряхнул бумагами Вотун.

– Не знаю.

Вотун, кивнув, высморкался.

– Ладно, – сказал он. – Теперь об овце. Как мне кажется, это первый такой случай. Ничего похожего у меня в записях нет.

– И что это значит? – спросил Гриб.

– Давай подумаем… – Вотун покашлял, сплюнул зеленью в тряпку. – Вот, зараза! У тебя-то какие-нибудь мысли на этот счет есть?

– Ну, первое, – качнулся на чурбачке Гриб, – если мы фиксируем такое событие, не факт, что оно не случалось раньше. Мы могли не обращать внимания. Или не обладали информацией.

– Мысленно аплодирую.

– А второе, овца, видимо, была слишком опасна, раз ее пришлось уничтожать посредством столь необычного явления.

– Овца?

– Да.

Вотун хмыкнул.

– Это была особенная овца?

– Не заметил, – сказал Гриб, – но, возможно, при жизни…

– Так, давай не будем плодить сущности. При жизни – это уже домыслы. У нас есть событие, будем отталкиваться от него. Что думаю я…

Вотун заглянул в бумаги. Гриб подобрался.