Аквариум

Гриб до сих пор затруднялся для себя определить, включение это или выключение. Старается кто-то передать ему полезную информацию или ставит по плану на профилактику, проверяет узлы, соединения, смыслы. Просто стало темно.

Крохотным кусочком сознания ему удалось зафиксировать свое состояние. Кто он, где он. Руки. Ноги. Пошевелиться Гриб не мог. Зато чувствовал стесненность, скованность, какую-то мешающие, заползшие глубоко в горло пальцы. Чужие пальцы. Огрызки мыслей, что так или иначе возникали в нем, были полны боли и удивления. Как… ай… что… не…

В Грибе щелкнуло. Завибрировала макушка, и от нее в череп потекло электричество. В ушах появился шум. Волосы на голове зашуршали. Мозг словно хрустнул, но не сломался. Гриб услышал внутри себя осторожное, деликатное гудение, которое, как при настройке прибора, становилось то громче, то тише, тело стало казаться цельнометаллическим, зубы заерзали в деснах, а от копчика пошло тепло. Оно поползло вдоль позвоночника, пока в какой-то момент не стало невыносимым.

Тут бы и закричать, но как? Откуда-то возникло понимание, что таким образом и происходит нагрев заключенного в цепь проводника.

Потом Гриб лишился сознания.

Голоса на «связи» все всегда слышали именно тогда, в самом конце сеанса.

Вотун говорил, что в этом нет ничего удивительного. Напряжение выкручивали в ноль, и остаточные токи формировали в голове звуковые артефакты. Кому-то чудились слова, кому-то – отдельные звуки, восклицания, кто-то, как Зепотр однажды, улавливал, что ему делать и как поступить.

Только Гриб снова остался глух. Темнота отодвинулась, расслоилась в туман, попрощалась щелчками и свистом, но не голосом. Тварь. Под веками сверкнуло зеленью толстое, словно заиндевевшее стекло. Хлоп! – и Гриб очнулся с мертвой овцой в обнимку. Выход из сеанса у него всегда происходил резко, одномоментно. Тот же Канчак, например, мог еще минут пять или десять стоять, как в ступоре, перекатывая ощущения в голове. Гриб – нет.

Он выдохнул спертый, скопившийся в легких воздух, оттолкнулся от овцы, встал и отряхнул о штаны ладони, которые были в земле и в слизи, словно он во время сеанса копался у бедного животного во внутренностях.

– Кончилось? – спросил кто-то сзади.

– Да, – хрипло сказал Гриб.

Он как-то постарался понять природу «связи», но скоро пришел к выводу, что его разуму это недоступно. Также недоступна пониманию была Зыбь. Сколько не смотришь в нее, сколько не провоцируешь, все впустую.

– Закуси сразу.

Эппиль подал ему пучок травы. Гриб механически сунул его в рот. Травяной сок защипал язык. В голове прояснилось. Гриб еще раз отряхнул руки. Редко когда «связь» срабатывала так, что человека водило по местности слепой куклой. С ним, получается, такое только что произошло.

– К овце я сам? – спросил он.

– Вроде бы, – сказал Эппиль. – Я пришел, ты уж вокруг нее ползаешь. Но ты не долго ползал, притих.

– Я что-нибудь…

– Нет, сопел только.

– Это «связь».

– Да я понял, когда ты не отозвался.

– Я…

Гриб умолк – ему показалось, что под космами спадающей шерсти землю бороздят несколько пересекающихся линий.

Странно.

– Эппиль, – он наклонился и с трудом завернул длинные космы, открывая рисунок свету, – ты утром такое видел?

Фермер крякнул. Лицо его словно бы спряталось среди морщин, а рыжеватые волосы слезли на лоб.

– Нет, это, похоже, ты постарался. Я все хорошо осмотрел. Не было.

– Не было, – повторил за Эппилем Гриб.

Рисунок представлял собой две прямые, тщащиеся быть параллельными, достаточно глубоко прорытые в земле, каждая длиной сантиметров тридцать, но одна чуть короче другой. Гриб не знал, важно ли то, что одна короче, но на всякий случай отметил в памяти. Поперек этих прямых были нанесены шесть палочек-отрезков в семь-восемь сантиметров длиной. Их, видимо, Гриб в сеансе прочертил ребром ладони.

– Похоже на забор, – сказал Эппиль.

Гриб кивнул. Его еще покачивало. Затылок зудел.

– Или на лестницу, – сказал он.

– И к чему это?

– Не знаю.

– Нет, ты не Вотун, – скривился фермер. – Завтра я овцу в Зыбь снесу. Ты все посмотрел, что надо?

– Да, – ответил Гриб.

Ему казалось, в макушке у него все еще искрит контакт.

Глава 2

Жалейка была заставлена домами беспорядочно, без какого-либо плана и разумения. Вотун, правда, подозревал, что это не совсем так, но для подтверждения его теории необходимо было взглянуть на деревню с высоты метров этак пятнадцати. А лучше – двадцати. Гриб предлагал установить шест на крыше. Вотун сказал, что не самоубийца изображать попугая на жердочке.

Кто такой попугай, так и осталось не выясненным.

Всего домов в деревне было тридцать четыре вместе осыпавшейся до второго этажа башней непонятного назначения. Ее считали то силосной, то водонапорной, то просто смотровой. Жителей, без тех, кого люди брали себе из Зыби, было всего пятнадцать. И это расхождение в доступном жилье и малом числе претендентов на него иногда занимало мысли Гриба, как хитроумная задача с ускользающим все время решением.