Через три дня Кирилл вылетел в Испанию самолетом Нью-Йорк-Париж-Мадрид. Он был уверен в успехе операции. Сидя в удобном кресле, американский ас пытался проанализировать поведение Лобкова в предстоящей операции. Он немного волновался, как спортсмен перед стартом. Обычно ему приходилось иметь дело с волонтерами, где главное было определить истинную мотивацию и ценность доброжелателя. А здесь было нечто другое: надо было самому сделать вербовочное предложение и убедительно доказать вербуемому, что другого выбора, кроме согласия, у него нет. У Людерсдорфа был свой метод вербовки. Он отличался от общепринятых тем, что был как бы от противного и основывался на прекрасном знании русского национального характера. Большинство работников ЦРУ, встречаясь с перебежчиками из Советского Союза, всегда пытались наобещать им златые горы, если они соглашались сотрудничать. Кирилл действовал по-другому, что давало ему возможность быстро разобраться в истинных мотивах перебежчика. Он никогда волонтеру ничего не обещал, а, наоборот, говорил ему, что тот может встретить большие трудности на своем пути…
В мадридском аэропорту Кирилла встретил резидент Эндрюс и сразу повез его на конспиративную квартиру, где их уже ожидала Элизабет. Операция намечалась на следующий день в двадцать часов. Русский в это время должен был быть у Элизабет.
Именно ровно в этот час Кирилл позвонил в квартиру. Дверь открыла Эливабет и подтвердила, что гость здесь.
Войдя в гостиную вместе с Кириллом, Элизабет, обращаясь к побледневшему Лобкову, сказала:
— Рома, извини, мой шеф хотел бы с тобой познакомиться и поговорить. Я оставлю вас.
Она повернулась и вышла из квартиры.
— Добрый вечер, Роман Ефимович, давайте знакомиться, — сказал Кирилл по-русски, подходя к столу и протягивая огромную ручищу оторопевшему от неожиданности Лобкову.
Все это произошло так быстро, что Роман автоматически, словно загипнотизированный этим ворвавшимся с улицы верзилой, протянул руку, пытаясь и не сумев приподняться с кресла.
— Меня звать Кирилл Борисович, — начал Людерсдорф, — я начальник русского отдела ЦРУ, специально прилетел в Мадрид, чтобы познакомиться с вами, хотя, Роман Ефимович, как вы, наверное, догадались, заочно я вас знаю очень, очень давно.
Лобкову словно подвесили пудовые гири к ногам и вдавили его в мягкое кожаное кресло, он еще продолжал испуганно таращить глаза на незнакомца, не зная, что предпринять, что ответить. Как бы предугадывая ход мыслей Лобкова и его состояние, нежданный визитер продолжал:
— Прошу, Роман Ефимович, правильно понять происходящее и цель моего визита. Вас никто не собирается ни вербовать, ни применять к вам силу, упаси Бог, в «ы цивилизованные люди. Да и смешно к вам применять насилие, вы дипломат, гражданин великой державы, защищены иммунитетом неприкосновенности. Я уверен, что мы с вами обо всем мирно договоримся, учитывая сложившиеся для вас обстоятельства. Просто я хотел бы попросить об одном маленьком одолжении. Вы ведь, я слышал, собираетесь в отпуск?
— Да-а… — наконец выдавил из себя Лобков и испугался, не узнав свой голос.
— Не могли вы, — перебил его Людерсдорф, — оказать мне любезность передать Федору Ивановичу вот это.
Тут он вынул из внутреннего кармана небольшой пакет и положил его на стол.
— Простите, я вас не понял, какому Федору Ивановичу и что это? — проговорил Роман, хотя мысль опередила его слова и молнией обожгла мозг: «Неужели этот тип имеет в виду Быкова?»
— Сейчас я все объясню, но сначала давайте по русскому обычаю выпьем за знакомство по рюмочке. Вы что предпочитаете? Да что я спрашиваю-то, вы же пьете ваше любимое виски «Джонни Уокер. Черная метка». А я, извините, пью только «Столичную».
Сказав так, Кирилл по-хозяйски подошел к холодильнику, в котором, как у Хоттабыча, оказалась заветная бутылка водки, налил себе большую рюмку и со словами: «За встречу!» выпил залпом по-русски до дна, крякнул, взял со стола кусочек хлеба, понюхал и отправил в рот. Лобков как бы по инерции последовал за ним, пригубив стакан с недопитым виски.