Аквариум

Без особых проблем уговорил владельца, чтобы за треть стоимости он немедленно сдал мне офис на пятом этаже как есть: без пола, обоев и системы отопления. Приходилось все время прерывать его, потому что он как автомат все пытался рассказать, в чем суть проблемы с субарендатором, задерживающим отделочные работы, снова и снова разъяснял преимущества уже готового офиса и жаловался на огромные потери, которые несет его фирма из-за отсрочки строительных работ. Но мне это было совершенно безразлично. Я хотел снять офис, и мне нужно было только электричество и телефон.

Владелец предложил поехать, но я отказался.

— Дайте ключ и подписанный договор, — сказал я. — И свяжитесь с телефонной компанией, чтобы сегодня к вечеру я мог подключиться к Сети.

Он заметил, что телефонная связь давно функционирует — ведь архитектору постоянно необходим выход в Интернет, — и записал на бумажке три номера провайдеров. Оставалось только договориться о переадресации.

Я пошел в банк, оплатил счет, договор к моему возвращению уже был готов — я только дописал от руки, что имею право расторгнуть его в конце каждого месяца, а они своевременно должны извещать меня обо всех предстоящих строительных работах в моих помещениях.

— Чем вы тут собираетесь заниматься? — недоверчиво спросил он меня.

— Мне нужен главным образом электронный адрес, — ответил я. — В моей работе многое зависит от того, где стоит компьютер и куда направляются письма.

Он это проглотил, хотя наверняка подумал о том, что я связан с мафией, отмыванием денег, букмекерством, занимаюсь мошенничеством или какими-то сомнительными делами. Надеюсь, ему не придет в голову обратиться в полицию. Мужчины в форме, задающие глупые вопросы, не вписывались в мои планы.

Я взял напрокат маленький «опель-корсу» и купил голубой комбинезон и бейсбольную кепку. Вот и все снаряжение. И въехал в свой новый «офис».

У Джун не оказалось занавесок. Зачем занавески, если напротив пустой дом? В моем «офисе» было темно: если стоять в некотором отдалении от окна, она меня не увидит.

Изучая планировку ее квартиры, я дышал с трудом и ощущал сильное сердцебиение. Квартира была обставлена с большим вкусом: дорого и без излишеств. Обеденный стол, стулья из красного дерева, как у меня; два белых дивана и кресло; колонки и телевизор — черные, благородной формы; на задней стене, справа и слева от двери, — два закрытых стеллажа для книг.

Мне повезло: обе комнаты, окна которых выходили на мой «офис», подсвечивались из глубины квартиры. Над всеми дверями были застекленные окошки, и через них проникал слабый свет — то ли из освещенного внутреннего дворика, то ли из других комнат.

На меня смотрели большая гостиная и маленькая, соединенная с ней раздвижной дверью столовая, которая, несомненно, служила Джун кабинетом. У окна стоял большой письменный стол с единственным стулом, на столе — компьютер. Остальная часть квартиры, включая спальню, оставалась для меня невидимой. Сейчас Джун либо была там, либо ее вообще не было дома.

Я пробыл там час, упиваясь своей победой. Ради этого стоило солгать.

Потом я поехал в ближайший мебельный магазин, купил матрац, постельное белье и маленький крепкий складной стол со стулом. Женщина в кассе как-то странно на меня посмотрела. Взгляд этот мог означать как молчаливое понимание, почти солидарность, так и недоверие. Почему? Разве покупка стола и матраца выглядит подозрительно? Или она приняла меня за похитителя, оборудующего тюрьму для очередной жертвы? Или я просто превратился в параноика, склонного принимать реальность за шпионский фильм?

Только в машине я понял, что могло ей не понравиться. В своем отутюженном комбинезоне я выглядел человеком, ни разу в жизни не бравшим в руки инструментов, который сейчас спустится в подвал, где у него мастерская, и новехонькой циркулярной пилой отхватит себе обе руки, растущие «не из того места». В ее взгляде была насмешка.

Джун в нерешительности стояла посреди гостиной, озираясь по сторонам, словно размышляя, что еще можно улучшить. Нет, не похоже. Она вышла в прихожую, вернулась с бумажным рулоном. Развернула и повесила постеры на стену. Огромный Кандинский — много цветов, и особенно синего; такой же большой и такой же синий Миро;[59] три почти одинаковые работы Ротко, чуть меньшего размера, в мягкой красноватой гамме.

Мне стало хорошо, оттого что я на нес смотрел. Никакого триумфа в душе, только покой. Я чувствовал облегчение и грусть, как после долгого путешествия. Здорово, что я снова дома, но пока чувствую себя чужим в непривычной еще обстановке.

Понаблюдав за Джун некоторое время, я быстро вышел, надвинув кепку на глаза, и спустился к машине — нужно было обеспечить электронную поддержку своего плана.