Аквариум

Я ехал вдоль левого берега озера Гарда, когда, поддавшись внезапному порыву, остановился перед огромной гостиницей в стиле модерн. Снял там номер и просидел всю вторую половину дня за столиком у самой воды, подальше от тапера, который хоть и знал свое дело, но бездушно барабанил репертуар, включавший в себя все известные песни от «I just call to say I love you» до «Girl from Iponema» и «Killing me softly»,[61] способные вызвать одобрение как жителей Мюнхена и Дюссельдорфа, так и американцев с японцами. Со своего места я едва слышал его игру — плеск волн и крики чаек заглушали ее.

Через некоторое время на меня снизошел то ли покой, то ли чувство гармонии. Я вдруг совершенно отчетливо представил себе Шейри. Она стояла, прислонясь к ограждению, спиной к озеру, и вместе с Аннергет посмеивалась над погруженным в меланхолию Барри, который, словно самый пошлый романтик рубежа веков, примчался в Италию, чтобы обрести здесь душевное равновесие. Они обе были моими ангелами-хранителями, распределили обязанности и теперь с удовольствием забавлялись моей печалью. В тот вечер я напивался медленно — настолько, что, казалось, мне вот-вот удастся перечеркнуть время.

«Аквариум» был пуст. Никаких следов Джун, даже полозья для инвалидного кресла возле ступенек исчезли. Свет забыли выключить, и теперь ее жилище сияло, как космический корабль.

Я ехал весь день, прогоняя усталость лишь с помощью свежего воздуха через открытое окно. Только дважды я ненадолго останавливался и в три часа ночи уже был у себя.

Дома сразу же включил компьютер, нашел два сообщения от Джун и попытался запустить изображение с видеокамер, но экран остался черным. Наверное, что-то сломалось.

«Дорогой Барри, вдруг тебя порадует, если, остановившись где-нибудь по пути, ты найдешь в ящике мое письмо. Повеет чем-то привычным и уютным. Я все еще не могу забыть те несколько недель в инвалидной коляске, проведенных рядом с тобой. И теперь все кажется мне пустым и ненужным: тебя нет рядом, ты не знаешь, где я, и твои глаза смотрят на меня только в моем воображении. Оказывается, я просто не представляю, чем заняться теперь, когда все концы обрублены. Моей фантазии по силам лишь на несколько секунд воскресить твой образ.

У тебя все хорошо? Странное чувство возникает, когда я думаю о тебе. Не знаю, где ты, счастлив ты или нет, что ты вообще чувствуешь: усталость, гнев, одиночество, и у меня никак не получается установить с тобой телепатическую связь. Очевидно, слишком многие сейчас пытаются связаться друг с другом таким способом и телепатические узлы просто-напросто перегружены? Или я утратила эту способность, или ты отключился. Все может быть. И все плохо.

Но сейчас я не боюсь, как тогда, что с тобой что-то может произойти. Вероятно, ты едешь и не видишь поблизости ни одного Интернет-кафе. Вот и все. Надеюсь, ты скоро снова появишься, по крайней мере на экране компьютера. Посылаю тебе свои добрые мысли, если тебе нужно утешение, и знай — я хочу тебя, пусть тебя это порадует. Джун».

Во Флоренции я не искал Интернет-кафе и написал ей только в последний день, случайно на него наткнувшись. Потребности писать я тоже не ощущал. Действие моих мантр оказалось чересчур сильным: «один, один, один».

«Барри, вот и все. Завтра его привезут сюда, и моя жизнь изменится. Не знаю, как и когда мы сможем поговорить, но, насколько мне известно, в компьютерах Калим не силен и вряд ли сможет нас застукать. Думаю, в реальном времени мы будем общаться, когда он спит, а по электронной почте — в любое время. Если бы мне только удалось удержать твои глаза. Это моя защита, а может, и настоящая жизнь. Я боюсь и чувствую себя крошечной. Надеюсь, ты скоро вернешься из Флоренции и хоть чуть-чуть утешишь меня. Напишу, как только выберу момент. Джун».

Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы отвечать сразу же, и потом, на следующий же день я собирался наладить видеоизображение. Перед тем как лечь, снова бросил взгляд в сияющие окна «аквариума». Это было так просто и хорошо, словно Джун все еще была там вместе со своим инвалидным креслом.

Программное обеспечение оказалось ни при чем. После перезагрузки экран остался черным. Тогда я надел рабочий комбинезон и кепку и попытался вспомнить, где оставил свой «опель-корсу».

У здания, где располагался мой «офис», имелся только парадный вход. Я не смотрел вверх, торопясь закрыть за собой дверь и, по возможности, незаметно проскочить внутрь. В надежде, что именно в этот момент она в окно не смотрит.

На клавиатуре лежало письмо. Компьютер не подавал признаков жизни — ничего удивительного, что у меня не было изображения. Я вскрыл конверт: записка от владельца, сообщавшая, что на несколько часов отключат электричество. Дата вчерашняя. Что этот тип забыл в моем «офисе»?

Я включил компьютер — электричество уже дали — и подошел к окну.