Аквариум (сборник)

– Человека я сбил, понимаешь? Насмерть.

– Как это? – кивнул от неожиданности Николай, забыв, что спрашивает, а не соглашается.

– А как… Обыкновенно. Три года потом не мог за руль сесть, хотя меня полностью оправдали, даже прав не лишили. Не мог, и точка. Все казалось, что сразу опять на кого-нибудь наеду. Сил не было. А тот сам под колеса бросился. Специально. Самоубийца. Если бы и хотел затормозить, все равно бы не успел. Он внезапно кинулся, прямо под колеса, неожиданно. Я все-таки затормозил, но поздно. Выскочил, а он уже… Не старый еще человек. Потом узнали, что у него не первая попытка. А тут я, будь ему неладно, подвернулся. Вот только случайно ли, все думаю, что именно я, а не кто другой. Почему он под мою решил? Что, посолидней себе грузовика не мог выбрать? Или поезд – там уж точно наверняка. А тут просто покалечиться мог, инвалидом на всю жизнь.

Он схватил себя за лицо, сжал, закачался со стоном. Потом снова заговорил:

– Я как увидел – мне сразу плохо стало, выворачивает наизнанку, и слезы текут. Я ведь не знал еще тогда, что он – самоубийца. Все думал: конец, человека задавил. Или это я потом подумал, а в тот момент ничего не соображал – в шоке был. Сел в стороне и плачу, плачу… Ничего. Тошнота… и слезы сами текут. Врачи, на «скорой» которые приехали, не знаю, кто-то вызвал, вкололи мне что-то, отчего сразу спокойней сделалось, как бы все равно, словно вовсе и не со мной, а с кем-то другим. Потом протокол, все как положено, только руки ходуном ходят и тик под глазом – кожа дергается, и глаз моргает то и дело, словно я им подмигиваю. В милицию долго еще таскали, пока не убедились, что я ни сном ни духом. У меня к тому времени уже пятнадцатилетний стаж был – ни одного прокола. Всегда очень аккуратно ездил. Я ее с закрытыми глазами водить могу. И вот из-за какой-то сволочи, прости Господи!.. – Он стукнул кулаком по столу. – Три года не мог дотронуться до баранки, сразу тошнота подкатывала. Только этим делом, – Валера постучал ногтем по пустой бутылке, – и спасался. Думал, что все, наездился. В контору какую-то устроился – слесарить. Но вот, как видишь, ничего, оклемался более или менее. Но душа все равно не на месте – хоть ты что! – Он ткнул себя кулаком в грудь. – Болит, понимаешь? Иногда хочется разрезать и посмотреть, что же там такое? Что за зверь?

Он снова замолк, тиская лицо ладонями.

– Да-а, – сочувственно вздохнул Николай. – Не повезло тебе, парень. Нескладуха вышла. Жизнь он тебе, конечно, подкорежил – это точно, но только убиваться так тоже не стоит. Не виноват же ты…

– Да знаю я, что не виноват, знаю, а все равно ничего не могу с собой поделать. Он мне по ночам снится. Словно опять… – почти заплакал Валера, тычась лбом в крепко сжатый кулак. – Не могу-у…

Он занервничал, засуетился беспокойно, шаря глазами по сторонам. Поднялся.

– Куда ты? Сиди! – Попытался остановить его Николай. – Скоро жена на стол накрывать будет, пообедаем вместе. Куда тебе?

– Нет, братан, пойду поищу мать-начальницу, а то совсем мне что-то поплохело, разбередил. Или, может, в магазин наведаюсь, там возьму. К обеду, а? – и он неожиданно подмигнул хозяину.

ОБЫСК (Продолжение)

Выйдя от Николая в раздраженных чувствах, Артем снова вспомнил о так и не найденных иконах, от которых его отвлекло появление Жигуна. С потерей особенно трудно примириться, когда она не кажется еще окончательной и безвозвратной. Когда еще есть надежда.

У Артема была.

Надо заметить, иконы для него имели, помимо их исторической, так сказать, ценности, которая полностью оправдывала его участие в этой экспедиции, даже если бы они здесь больше вообще ничего не нашли, ценность еще и иного рода.

Как ни странно, но именно обладание чем-то ценным, вернее, приобретение чего-то ценного, чего у него раньше не было или даже было, но теперь еще прибавлялось, и уже потом владение этим ценным, придавало смысл даже, казалось бы, самым ненужным, необязательным делам или поездкам. Казавшаяся бессмысленной потеря времени переставала угнетать, если вдруг удавалось набрести на что-то интересное, а затем еще и сделать его своей собственностью.

Это интересное, впрочем, могло и не быть вещью или каким-то историческим раритетом – иконой, манускриптом или старинной одеждой и утварью. Артем с удовольствием приобретал, например, редкие лекарственные травы, коренья, как на Алтае, мед, орехи, дефицитные книги в захудалом сельском магазинчике, где они никому были не нужны и зря только пылились. Годились и всякие приключения, которые тщательно инвентаризировались и сохранялись в памяти – неизвестно, для чего. Может, для рассказа в компании. Может, просто для воспоминаний в старости.

Если же этого не происходило (что случалось редко), то возникала сосущая пустота и чувство напрасной растраты жизни.