Аквариум (сборник)

– Ну и зачем это?

На некоторое время воцарилась тишина, только потрескивали горящие сучья да ветерок шелестел в листьях. Можно было подумать, что Роберт не расслышал. Или не обратил внимания. Или сделал вид, что не расслышал. Потом вдруг шевельнулся, сунул новую сигарету в зубы. Неспешно прикурил. Сказал неожиданно:

– Сделал и сделал. Захотелось так.

Кажется, что-то вроде того Сергей и предполагал в качестве ответа. И все-таки спросил еще раз, кутаясь в куртку (зябко было, несмотря на два свитера – свой и Славы Лидзя):

– Знаешь, все-таки хотелось бы понять, а то ведь живешь и не ведаешь, что от кого можно ждать.

– А ты не жди, – Роберт поднял лицо. – Все равно ведь не сможешь все предугадать. Я про себя не знаю, что сделаю, а ты про других хочешь.

– Ну так ведь за это можно и схлопотать, – чувствуя поднимающуюся в груди волну злости, сказал Сергей.

Роберт ухмыльнулся:

– Не исключено. Но только ты этого не сделаешь.

– Это почему же? – удивился Сергей.

– Ну хотя бы потому, что ты слишком, слишком… – Роберт сделал паузу, подыскивая определение. – Положительный. Десять раз подумаешь, десять раз усомнишься, а на поступок не отважишься.

– Дать в морду – это не поступок, – сказал Сергей.

– Вот я и говорю, – сказал Роберт, – для такого правильного мальчика, как ты, это не поступок. Руки марать…

Сергей пожал плечами:

– К сожалению, это может стать печальной необходимостью.

Роберт кивнул, отсвет костра скользнул от подбородка ко лбу.

– Может быть. Если ты так считаешь, попробуй…

Тишина опять разделила их.

– Действительно не хочется марать руки.

– Вот видишь… – Роберт зевнул. – А девочка эта, будь спок, не так проста, как ты думаешь. И не для простачков, можешь быть уверен. Я таких за версту чую.

– Как-нибудь без твоей помощи, понял? – В голосе Сергея прозвучала угроза.

Роберт лениво потянулся за лежащей возле его ног палкой и пошуровал в костре, отчего вверх рванулся сноп искр, угли вспыхнули.

– На, хлебни вот, – Роберт вытащил откуда-то пластмассовую фляжку и примирительно протянул Сергею. – С портвешком-то повеселее, а?

Сергей не ответил. Он прилег на бок, подставив спину огню, утробно поджал колени. Часа три-четыре оставалось до рассвета…

УЗНИК

А он и ахнуть не успел, как на него медведь насел…

Нечто подобное можно было сказать и про Гришу, потому что он тоже не успел – ему набросили на голову мешок, повалили, перед глазами мрак. Он пытался брыкаться, только, увы, безуспешно – ноги скрутили, как и руки. Гриша мычал в мешке, пропахшем то ли керосином, то ли бензином, мотал головой, но бесполезно – он был весь опутан, связан, дышать в мешке было трудно, так что ничего не оставалось, как покориться. Верней, просто перестать двигаться, что он и сделал. И тогда его куда-то потащили.

Случилось же это все внезапно, когда ничего не подозревавший Гриша бродил возле полуразрушенной церковки. Сюда он забрел случайно, праздно слоняясь по селу и не зная, чем себя занять. Правда, какие-то строчки бродили у него в голове (одна никак не давалась, хотя ритм был найден), и даже опрокинутый, он еще не мог оторваться от совершавшейся в нем работы – это, собственно, и позволило нападавшим довольно легко поэта скрутить. Дергаться с мешком на голове было как-то совсем унизительно, и потому он затих, ожидая, что же за всем этим последует. Успокаивала мысль, что в конце концов эти детские шутки кончатся и его отпустят, раньше или позже. Ничего, он потерпит.

Куда-то его поволокли, потом приподняли и понесли, он слышал тяжелое сопение невидимых похитителей. Наконец снова опустили, причем довольно неаккуратно, он больно стукнулся копчиком о твердый, судя по всему, каменный пол. Но и тут промолчал, потому что говорить с мучителями из мешка было унизительно. Почему-то везло ему на узничество. Второй раз его уже хватали и связывали, когда-то в Москве, а теперь вот и здесь, хотя он думал, что такого рода игры уже в прошлом, он ведь почти уже взрослый.

К чему-то его привязывали. Судя по всему, готовили какую-то очередную пакость. Но в тот миг, когда Гриша ощутил чуть ли не отчаянье, задергался, засучил ногами, с него вдруг сдернули мешок… Тут же он, на мгновенье ослепший после долгого кромешного мрака, услышал топот удалявшихся ног, но тех, кто над ним так мрачно шутил, заметить не успел.