Аль Капоне: Порядок вне закона

Пресса, разумеется, вцепилась в эту «муху» и принялась делать из неё «слона»: семья Капоне якобы заняла весь пятый этаж, выставив оттуда всех пациентов; Аля снова окружают телохранители и даже «дегустатор» еды, поскольку он боится отравления; к его услугам личный парикмахер и массажист. На самом деле массаж входил в программу физиотерапии, пациентов больницы регулярно обслуживал цирюльник, роль телохранителей выполняли братья, а страх отравиться перестал быть навязчивой идеей Аля, когда он вышел из тюрьмы: у него в голове сновало достаточно других «тараканов».

На основании проведённых исследований доктор Мур вынес вердикт: у пациента ещё с 1936 года, а то и раньше, развился «паретический психоз». Он пришёл к такому выводу после переписки с врачами, на попечении которых Аль был в Чикаго и Майами. Лечение, которое Капоне получал в тюрьме, было неадекватным, а врачи из Алькатраса проявили вопиющую безграмотность, начав «малярийную терапию», когда пациент уже полгода был не в своём уме. Если по прибытии в Алькатрас его ментальный возраст оценили в 15 лет, теперь он рассуждал и вёл себя как семилетний гиперактивный ребёнок. В довершение всех бед у Ральфа не сложились отношения с лечащим врачом (старший Капоне вообще был груб, нахрапист и хамоват и не отличался умом), а поведение Аля ухудшилось после того, как Ральф сказал, чтобы он не слушал «этого шарлатана», и пообещал, что скоро заберёт брата отсюда и отвезёт к «другим докторам». Аль развоевался (а он всё ещё был силён), набрасывался на медперсонал, особенно если в его палату входил незнакомый санитар; его с большим трудом удалось утихомирить, но тревожное состояние сохранялось ещё больше месяца: вдруг накатывали приступы беспокойства, гнева и неконтролируемого поведения.

Восьмого января Капоне перевели на амбулаторное лечение, он поселился вместе с женой, матерью, Джоном и Альбертом в доме 5708 на Пимлико-роуд и провёл там полтора месяца; Ральф приезжал туда время от времени. Соседи видели, как Аль гуляет по двору или по улице в обществе кого-нибудь из родных. Если он кого-то не узнавал, то реакция была такая же, как в больнице, только теперь жертвами вспышек его гнева становились члены семьи. Мэй считала, что всё это со временем пройдёт, и старалась поддерживать хотя бы иллюзию нормальной жизни. 25 января 1940 года, когда у 22-летнего Ральфи и его жены Бетти родилась дочь Дейдре Мария, «мистер и миссис Ральф Габриэль[73]» получили две поздравительные телеграммы из Балтимора: от бабушки Терезы и от «тёти Мэй и дяди Аля»: «Девочка новая жизнь новая любовь и новое счастье». Молодые родители получили подарки: детскую кроватку и приданое для младенца. Дядю Аля прочили в крёстные отцы, но из-за его болезни эту обязанность взял на себя Сонни.

Со временем доктору Муру удалось вернуть интеллект беспокойного пациента на уровень подросткового возраста, но Аль всё ещё был «глупым, ребячливым и повреждённым в уме». Брат Джон тоже отмечал, что сегодня он совсем не тот Аль Капоне, каким был несколько лет назад. Врач не скрывал от близких, что надежды на выздоровление нет — мозг пострадал непоправимо и продолжает разрушаться; необходима постоянная поддерживающая терапия. Терпение и осторожность. Нужно завести определённый порядок и придерживаться его. Никаких неожиданностей, новых лиц — даже если они на самом деле знакомые, но позабытые. Сократить общение с внешним миром до минимума: не дай бог он устроит сцену на улице, набросится на кого-нибудь, попадёт в полицию — его тотчас упекут в психушку навсегда. Таковы были рекомендации психиатра.

Мэй выслушивала его советы и добросовестно им следовала, но не могла смириться с тем, что прежнего Аля больше нет и не будет. Это неправда, этого не может быть. Ведь другие же выздоравливают? Мур терпеливо повторял, что пациентов часто объявляли «излеченными», когда на самом деле развитие их болезни просто замедлялось или принимало другое направление. Такие больные могут прожить долго и умереть от совершенно другого недуга; для Капоне это был бы оптимальный вариант. Умоляю вас, не верьте тем, кто пообещает его вылечить! И его не спасёте, и себе только хуже сделаете: эти мошенники отберут у вас последние деньги и нанесут глубокую моральную травму, посеяв в душе надежду, а затем вырвав её с корнем.

И всё же Мэй верила, что Аль, как только вернётся в родные стены, где всё дышит любовью и тёплыми воспоминаниями, немедленно пойдёт на поправку. Когда ей говорили то, чего она не хотела слышать, она зажимала уши руками и выбегала из комнаты. Дом на Пимлико-роуд был арендован до апреля, но Мэй заторопилась домой. Доктор Мур разрешил ей забрать мужа в Майами, взяв с неё слово, что сразу же по прибытии его покажут врачу, а каждые полгода он будет проходить медосмотр с анализом крови и спинномозговой жидкости. В знак благодарности сотрудникам «Юнион мемориал» Мэй от имени своего мужа подарила больнице две плакучие вишни — их посадили во дворе.