Алая аура протопарторга. Абсолютно правдивые истории о кудесниках, магах и нечисти самой разнообразной

Бывший преподаватель внимательно посмотрел на выученика и как будто что-то заподозрил.

– Лев Толстой… – не сразу и как-то больно уж осторожно отозвался он. – «Севастопольские рассказы». Почему ты спрашиваешь?

– Так… Услышал…

А ведь, если вдуматься, государственный переворот ударил по Савелию Павловичу куда больнее, чем по всем прочим. Зануда, конечно, редкостный, вечно в душу лез, приставал с дурацкими вопросами, но предмет свой любил. А изъяли Гончарова с Толстым из школьной программы – и куда ему податься? Хорошо, Пётр Маркелович под крылышко взял, пристроил в министерство. Кем? Может быть, даже и дворником…

В глубине души Славик готов был посочувствовать Савушке, кабы не одно обстоятельство, а именно внезапная улыбка, с которой тот признался, что по школе больше не скучает.

– А всё-таки, Савелий Павлович, что вы там делаете, в министерстве? Вы же ролевые игры терпеть не могли…

Второй раз Савушка отшутиться не посмел и призадумался, словно бы прикидывая, какую часть правды позволено ему огласить в данном случае.

– Проверяю отдельные произведения… – не слишком убедительно сообщил он.

– На играбельность?

– Пожалуй… да.

– Классику?

– Н-ну… В основном…

Ага. Вот уже кое-что становится понятно. Сидит себе в кабинетике и, послав всех на фиг, почитывает в своё удовольствие любимые книжки.

– А как считаете, по «Севастопольским рассказам» играть можно?

Савелий Павлович улыбнулся вновь:

– Нет.

– Почему нет? Там же оборона Севастополя…

– Оборона-то оборона… – Иконописное личико зануды Савушки стало тревожно-задумчивым. – Как бы это тебе, Славик, объяснить… Понимаешь, большинство людей очень боится заглядывать в себя. И правильно, кстати, делает. Страшноватенько там, знаешь, внутри… Не каждый отважится… Проще себя придумать.

– Как это?

– Так. Устроить внутреннюю ролевую игру. Вот для интереса попроси кого-нибудь рассказать, что он за человек. И он почти наверняка расскажет о том, каким бы хотел стать. Придумает себе прошлое, настоящее…

– Прошлое придумает?

– Всенепременно! У вас это, если не ошибаюсь, называется квентой. Жизнеописание персонажа вплоть до событий данной игры… То бишь до вашего с ним разговора.

– Нет, но… Прошлое-то по жизни на самом деле было…

– Ты уверен? Прошлое наше настолько нами приукрашено, что, можно сказать, вымышлено. Простой пример: стряслось у тебя давным-давно что-то с кем-то. И вот встретились вы спустя какое-то время, стали задним числом разбираться. Он точно помнит, что всё было так, а ты точно помнишь, что по-другому. Ты ему говоришь: «Врёшь!» – и он тебе говорит: «Врёшь!» А вранья-то и нет никакого. Просто каждый запомнил о себе только хорошее, слепил из этих кусочков автобиографию, вжился в неё и теперь отыгрывает. Ну и чем же это тебе не квента?

– Слушайте, ребята! – не выдержав, вмешался в их разговор один из стражников, мумакоподобный детина в казённой митриловой кольчуге. – Хорош о квенте! Заколебали уже: на полигоне квента, тут тоже квента… Гляньте, погодка какая!

* * *

Первая смена в пикете прежде всего замечательна тишиной и покоем. Лежи себе, загорай. Алкаши из цивильных если и попробуют прорваться в магазин, то ближе к вечеру.

– Значит, по-вашему, человек сам о себе никогда правду не скажет? – спросил Славик.

– Он её даже самому себе не скажет, – ответил со вздохом Савелий Павлович. Оба сидели на обрубке бревна справа от въезда на мост. Рюкзачок, зачем-то прихваченный бывшим педагогом из лагеря, валялся в ногах. – Я ж тебе говорю: нормальный человек никогда себя не исследует – он себя придумывает. Вплоть до недостатков. Да-да, представь! Берёт преувеличенные достоинства и объявляет их своими недостатками: слишком я честный, слишком доверчивый – оттого и все мои жизненные неприятности…

– Но со стороны-то его всё равно видно!

– Ну это тоже, знаешь, как сказать… Видно-то видно, а вот кого?

– То есть как – кого? Того, на кого глядят…

– А может, того, кто глядит?

Славик не понял. Озадачился.

– Сейчас попробую объяснить… – видя его затруднение, сжалился Савелий Павлович. – Тут такое дело: свои настоящие недостатки мы замечаем только в других. В себе мы их не замечаем. Обрати внимание: трус всегда обвиняет всех в трусости, завистник – в зависти. Поэтому, если хочешь узнать, что перед тобой за человек, спроси, кто его злейший враг, и предложи о нём рассказать. Тут же всю правду о себе и выложит… до последнего грешка…

Славик с неприязнью покосился на собеседника. Ишь! Вознёсся… Всех насквозь видит! Проницатель! Око Саурона… «Ой! – тут же спохватился он. – А ведь это я, получается, о себе подумал. Гляжу на Савушку и вижу в нём свои же недостатки…»

Действительно, Славик и впрямь считал себя весьма проницательным человеком, подчас даже гордился своей проницательностью, да и с самооценкой у него дела обстояли неплохо. Словом, неловко ему стало, неприятно. Сморщился, потёр лоб и решил вернуть беседу в прежнее русло:

– А всё-таки! Почему нельзя играть по «Севастопольским рассказам»?