Алая буква

Большинство зрителей свидетельствовали о том, что собственными глазами видели на груди несчастного священника алую букву. Точно такая же, что была у Эстер Принн на платье, буква эта у священника как бы впечаталась прямо в тело. Что же до происхождения буквы, то тут выдвигались объяснения самого разного свойства, и все они, как и положено, строились на догадках. Некоторые утверждали, что с первого дня, как только Эстер Принн стала носить свой позорный знак, мистер Димсдейл принял обет покаяния, который и пытался исполнять впоследствии, пробуя то одно, то другое, но все попытки казались ему тщетными, пока он не придумал подвергнуть ужасному истязанию свою плоть. Другие возражали, говоря, что безобразное клеймо появилось на теле у священника лишь много времени спустя стараниями Роджера Чиллингворта, который, будучи могущественным колдуном, вытравил эту букву на коже страдальца с помощью таинственных обрядов и ядовитых снадобий. Ну а третьи, находившиеся под наиболее сильным впечатлением от утонченности чувств мистера Димсдейла, дух которого так чудесно возобладал над телом, шепотом делились своим верованием в то, что ужасный символ – это внешнее выражение глубочайшего и никогда не покидавшего священника раскаяния, точившего его изнутри, пока, наконец, боль не вышла наружу, отобразившись в букве, которая и стала доказательством Воли Божьей и Суда Его над грешником. Читатель вправе сам сделать выбор, предпочтя одну из версий. Мы же, пролив как можно более яркий свет на этот знак, рассказав о нем все, что знали, и тем очертив его контуры и смысл, теперь, когда назначение свое знак этот выполнил, будем рады стереть его из нашей памяти, где он так долго пребывал, вопреки нашей воле став предметом скрупулезного анализа и не слишком приятных размышлений.

Но, как это ни удивительно, нашлись люди, свидетели этой сцены, клятвенно заверявшие, что на всем ее протяжении не сводили с мистера Димсдейла глаз и потому отрицают присутствие какого бы то ни было знака на его груди, уверенные, что кожа ее была чистой и гладкой, как у новорожденного младенца. То же самое и относительно предсмертных слов священника, которые, по их свидетельствам, не содержали ни прямо, ни косвенно признания в том, что он, хотя бы и отдаленно, имел касательство к той вине, за которую поплатилась Эстер Принн алой буквой на груди. Согласно авторитетному мнению этих всеми уважаемых граждан, священник, зная, что умирает, как знал он и то, что еще до кончины причислен многими и многими к сонму ангелов небесных и почитаем, подобно святому, пожелал испустить дух на руках падшей женщины, дабы показать миру, как несовершенна добродетель даже самых непогрешимых праведников. Посвятив жизнь служению людям и потратив ее в неустанных попытках содействовать их духовному благополучию, он и смерти своей хотел придать символический смысл, преподав почитателям горестный и в то же время незабываемый, величавый урок смирения, повествующий о том, что перед ликом Пречистого все мы грешники и что самые праведные из нас в святости своей возвышены над собратьями лишь затем, чтоб яснее различать свет Высшего Милосердия, проливаемый на нас с высоты, и чтоб полнее отвергнуты ими были призрачный блеск человеческих заслуг и тщеславное карабканье наверх. Не оспаривая справедливость сей важной истины, мы все же просим соизволения считать такой взгляд на историю мистера Димсдейла проявлением упрямой и незыблемой верности своему кумиру людей, а в особенности друзей священника и их желания поддержать его репутацию в то время, как доказательства, столь же ясные и недвусмысленные, как падавшие на алую букву лучи полуденного солнца, превращают его запятнанную грехом фигуру в образчик лицемерия и низости.

Наш надежный источник, то есть старинная рукопись, текст которой основан на устных свидетельствах людей, знакомых с Эстер Принн лично либо слышавших ее историю от современников тех событий, полностью подтверждает изложенную нами на предшествующих страницах версию. Среди множества моральных поучений, которые можно извлечь из горького опыта несчастного священника и которые требовательно просятся на наши страницы, мы выбираем лишь одно, заключенное в единственной фразе: «Говори правду! Говори правду! Говори правду!» Не бойся открывать людям дурное, если и не самое дурное, то черты, из коих это дурное может произрастать.