Алая буква

Судорожным движением он сорвал прикрывавшую его грудь священническую столу. Свершилось! Тайна была раскрыта! Но описывать, как это произошло, было бы нескромно. Одно мгновение пораженная ужасом толпа лицезрела чудесным образом явившееся кошмарное видение, в то время как священник стоял, а на щеках его пылал румянец торжества – так радуется человек, в жесточайшей борьбе победивший острую боль. И в следующий миг священник осел на помост! Эстер приподняла его, прижав его голову к своей груди. Старый Роджер Чиллингворт склонился над ним, встав на колени рядом. Он в оцепенении глядел на священника, и застывшие черты его ничего не выражали, словно жизнь, отлетев, вдруг покинула эти черты.

– Ты ускользнул от меня! – только и повторял он. – Ускользнул!

– Да простит тебя Господь! – произнес священник. – Ведь и твой грех тоже тяжкий и жесткий!

Отведя от старика угасающий взгляд, он обратил его на женщину и ребенка.

– Моя маленькая Перл, – произнес он слабым голосом, и лицо его озарилось тихой и нежной улыбкой, так улыбается душа перед тем, как погрузиться в глубокий и вечный покой, более того, эта душа, когда с нее был снят гнет, казалось, готова была возрадоваться и завести с ребенком шутливый разговор. – Дорогая моя малютка Перл! Ну а теперь ты поцелуешь меня? Там, в лесу, ты не хотела. А теперь? Поцелуешь?

Перл поцеловала его в губы, и колдовское заклятие спало. Необузданное дитя примкнуло к другим участникам скорбной сцены, сыграв в ней роль, отчего заложенные в нем зачатки сострадания, до времени таившиеся под спудом, пошли в рост и, встрепенувшись, выразились в слезах, каплями своими омочив щеки отца и став залогом того, что в будущем Перл предстоит познать и человеческие радости, и человеческие печали, что прекратит она свою войну с миром вокруг, что вырастет она в нем обычной женщиной, одной из многих. А миссию свою быть для матери провозвестницей страдания, вечно напоминая ей о нем, девочка тоже выполнила – сполна и до конца.

– Эстер, – произнес священник, – прощай!

– Неужели мы больше не увидимся? – прошептала она, наклоняясь к самому его лицу. – Разве в вечной жизни мы не будем вместе? Ну конечно, конечно же, будем, ведь мы выкупили это право, заплатив за него нашим общим страданием! Ты умираешь, но взор твой так блестит, будто ты прозреваешь даль вечности! Скорей скажи мне, что ты там видишь!

– Тише, Эстер, тише! – прервал он ее голосом трепетным и серьезным. – Мы с тобой нарушили закон! Ужасный грех наш теперь явлен! И пусть только этим будут заняты твои мысли! Я боюсь, боюсь, что если мы забыли о Господе, если оба мы осквернили душу друг друга, то может статься, что напрасно мы надеемся на встречу за гробом, на чистое наше соединение в вечности. Один Господь ведает, что с нами будет, и Он милостив. Милость свою он оказал прежде всего, когда дал мне в удел мои недуги. Когда даровал моей груди право гореть в огне терзавшей ее огненной муки. Когда прислал к нам сюда мрачного и страшного старика, чтобы тот поддерживал пламя этой муки и оно разгоралось бы ярче. Когда возвел меня на эшафот и подарил мне смерть на глазах всего народа в момент моего триумфа и позора. Не претерпи я хотя бы одной из этих мук, и я бы пропал, проклятый на веки вечные! Хвала Ему и Имени Его! Да сбудется Его святая воля! Прощайте!

Последнее слово священник вымолвил уже на последнем дыхании. Народ, до той поры молчавший, отозвался странным низким гулом, исполненным благоговейного удивления, ранее не умевшего найти для себя выражения, а сейчас прокатившегося тяжелыми волнами вослед отлетающей душе.

Глава 24 Заключение

По прошествии многих дней, когда время позволило людям разобраться в том, чему они стали свидетелями, возникло множество описаний сцены, произошедшей на помосте, в рассказах об увиденном.