– Тебе известно, – возразила Эстер, которая при всей подавленности своей не смогла вытерпеть последнего жалящего укола, – что я всегда была откровенна с тобой, что не скрывала отсутствия в моем сердце любви к тебе и никогда не притворялась.
– Верно. В этом и состояло мое безумие, как я уже признал. Но до той поры жизнь моя была пустой, а мир вокруг казался таким безрадостным. Сердце мое, готовое вместить столь много, стыло в одиночестве, не согретое теплом домашнего очага. Я так мечтал разжечь в нем огонь! Разве такой уж нелепой была надежда, что простое счастье, доступное всем людям, возможно и для меня, пожилого, угрюмого уродца. Вот почему, Эстер, я впустил тебя в свое сердце, в самую потаенную глубь его, мечтая согреть тебя ответным теплом.
– Я поступила с тобой очень дурно, – пробормотала Эстер.
– Мы оба поступили очень дурно в отношении друг друга, – отозвался он. – И первым это сделал я, когда осквернил твою расцветшую юность, втянув ее в странный, противоестественный союз с моим увяданием. И потому я, как человек, недаром много лет посвятивший размышлениям и философии, не строю никаких планов мести. Мы с тобой квиты, и обиды наши на чашах весов уравновешены. Однако, Эстер, на свете живет человек, дурно поступивший с нами обоими! Кто он?
– Не спрашивай меня! – отвечала Эстер Принн, гордо и прямо глядя ему в глаза. – Этого ты не узнаешь никогда!
– Не узнаю, говоришь? – подхватил он с угрюмой улыбкой. – Никогда не узнаю? Поверь, Эстер, не много есть предметов в мире видимом, а также в невидимом глазу мире мысли, которые не открылись бы человеку, до конца и без остатка посвятившему себя разгадке тайны! Ты можешь прятать свой секрет от назойливого любопытства толпы. Можешь утаивать его от служителей церкви, от судей, даже если бы они захотели вырвать у тебя признание силой и поставить сообщника рядом с тобой на эшафоте. Но я начну дознание иначе и с чувствами, им неведомыми. Я стану искать этого человека, как искал истину в книгах, и почувствую его приближение, ибо между нами есть сродство и внутренняя связь. Мне передастся его дрожь, и я содрогнусь сам, внезапно и нежданно. Рано или поздно он окажется у меня в руках!
Глаза на морщинистом лице ученого мужа так сверкнули, что Эстер Принн прижала руки к сердцу из страха, что он сможет прочесть таящееся там имя.
– Так не откроешь мне его имя? Это его не спасет! – заключил он так уверенно, будто не сомневался в том, что сама судьба толкнет злодея в его руки. – Пусть и не носит он в отличие от тебя позорного знака на своей одежде, знак этот запечатлен у него в сердце, и, будь уверена, я сумею его прочесть. Но не бойся за него. Не думай, что я вознамерился вмешиваться в правосудие Божье и забирать себе золото – в алхимии. У Неба есть право на наказание, которому, несомненно, он подвергнется. Равно не собираюсь я брать на душу грех, передавая его власть предержащим и вершителям суда человеческого. Не воображай, что я замыслил лишить его жизни или репутации человека достойного, которой он, как я понимаю, обладает. Пусть себе живет и благоденствует! Пусть наслаждается, если ему это удастся, пустыми почестями. Все равно он попадет ко мне в руки!
– Ты поступаешь, по видимости, милосердно, – сказала испуганная Эстер. – Но такое милосердие наполняет мое сердце ужасом!
– Об одном только я попрошу тебя, бывшую мою жену. Ты, хранящая в секрете имя своего любовника, сохрани также и мое! В этом краю ни одна душа его не знает. Так пусть же ни одна душа не узнает и от тебя, что было время, когда ты называла меня мужем. Здесь на этой дикой окраине мира я разобью свой шатер и обрету пристанище, ибо в других местах я всего лишь странник, чуждый всему, что занимает людей на земле, в то время как здесь обитают женщина, мужчина и ребенок, связанные со мной тесными узами, не важно, любви или ненависти, добра или зла! Ты сама и все, что связано с тобой, принадлежите мне, Эстер Принн. Мой дом там, где живешь ты и где живет он. Но не выдай меня!
– Зачем это тебе? – спросила Эстер. Неизвестно почему тайный этот договор пугал ее, заставляя сжиматься сердце.
– Возможно, затем, – отвечал он, – что не желаю я запятнать себя бесчестьем именоваться мужем неверной жены. А возможно, причина и не в этом. Тебе довольно будет знать, что цель моя – жить и умереть в безвестности. И потому пусть все вокруг считают, что муж твой умер, так и не подав о себе вестей. И не выдай меня отныне ни словом, ни жестом, ни даже взглядом. А особенно страшись выдать эту тайну человеку, с которым была в связи. Если же ты нарушишь это условие, берегись! Его репутация, положение, сама жизнь его будут в моих руках! Берегись!
– Я сохраню твою тайну, так же как сохраняю его, – сказала Эстер.
– Поклянись! – потребовал он.
И она произнесла клятву.