Алая буква (сборник)

Слава Небесам, ночь уже закончилась. Лунные лучи потеряли серебряный блеск, и контраст между ними и чернотой теней уже не настолько силен. Все стало бледнее, и сумерки выглядят скорее серыми, чем черными. Яростный ветер утих. Который час? Ах! Часы прекратили тикать, поскольку пальцы судьи их не завели, как обычно, в десятом часу, примерно за полчаса до отхода ко сну, – и впервые за пять лет они остановились. Однако Время на великих часах мира продолжало идти. Мрачная ночь – о, какой жуткой кажется ее одержимая чернота, которая теперь позади! – уступила место свежему, прозрачному, безоблачному утру. Благословенно его сияние! Луч светлого дня, проникший в эту вечно сумрачную приемную, казался частью всемирного благословения, уничтожающего зло и возглашающего все возможное добро и достижимое счастье. Поднимется ли судья Пинчеон со своего кресла? Пойдет ли вперед, подставляя лицо этим ранним лучам? Начнет ли он новый день, в котором сияет улыбка Бога, подаренная человечеству, – начнет ли его с благими намереньями, которых так не хватало его прошлым дням? Или все глубоко скрытые планы вчерашнего дня все так же владеют его сердцем и разумом?

Если верно второе, ему предстоит много дел. Станет ли судья все еще требовать от Хепизбы разговора с Клиффордом? Приобретет ли он спокойного, подходящего престарелому джентльмену коня? Станет ли убеждать покупателя старой собственности Пинчеонов уступить ему? Посетит ли семейного врача, возьмет ли лекарство, которое сохранит его на долгие годы? Прежде всего, станет ли судья Пинчеон извиняться перед компанией почтенных друзей, убеждать, что его отсутствие за банкетным столом было неизбежно, вернет ли их расположение и убедит ли, что он достоин стать губернатором Массачусетса? Добившись же этих великих целей, будет ли он все так же ходить по улицам с ослепительной улыбкой деланной доброжелательности, столь медоточивой, что способна привлечь к себе мух? Или, после могильного заточения прошлого дня и ночи, поднимется посрамленным и раскаявшимся, жалостливым, мягким, не ищущим прибыли, отринувшим мирские почести и едва смеющим любить Господа, но полным любви к людям, которым он станет помогать по мере своих сил? Возникнет ли на его лице не одиозная ухмылка притворной доброты, отвратительная в своей фальши, но мягкая печальная улыбка кающегося сердца, разбитого тяжестью своего греха? Поскольку мы уверены: какой бы массой достоинств он не скрывал свою суть, в основе его природы лежал глубочайший грех.

Просыпайтесь, судья Пинчеон! Утреннее солнце проникло сквозь ветки, но прекрасный небесный свет не может сгладить резкость вашего лица. Поднимайтесь, жалкий, тщеславный, эгоистичный лицемер, и решитесь либо оставаться таким же тщеславным лицемером, либо вырвать эти грехи из своей природы, для которой они привычны, как живая кровь! Настал ваш судный час! Поднимайтесь, пока не поздно!

Что? Вас не тронула даже последняя просьба? Нет, ни на йоту! И теперь мы видим муху, одну из привычных домашних мух, которые вечно жужжат у окна. Она села на судью Пинчеона и потопталась на его лбу, а вот спустилась на подбородок и – Господи, помоги нам! – ползет по переносице прямо к широко раскрытым глазам будущего члена магистрата! Неужто вы, судья, ее не смахнете? Неужели вы так ленивы? Вы, человек, который вчера составлял так много важных планов! Неужто вы, столь сильный вчера, сегодня настолько слабы? Не можете смахнуть муху? Что ж, тогда мы сдаемся!

И слушайте! Звенит колокольчик лавки. Как приятно после тяжелой ночи услышать звук живого мира, с которым связан даже этот старый одинокий особняк! Можно вздохнуть свободно и удалиться от судьи Пинчеона на улицу перед Домом с Семью Шпилями.

19 Букет Эллис

Дядюшка Веннер, толкая перед собой тачку, первым появился на улице после завершения шторма.