Алая карта

– Да, – подтвердила Симона, – мне сказала служанка консула. У мсье Хольца она пьет цейлонский, без сахара и без молока. Но мы подадим на стол всё.

– Вот и славно, мои дорогие, мы готовы.

Кларисса, активно участвовавшая в хлопотах, пересказала Жюли все в деталях.

– Знаете, о чем еще она попросила? Пообещайте, что никому не скажете! Поставить свечку в часовне. А ведь ваша сестра совсем не набожна…

– Ее жизнь так пуста, – тихо произнесла Жюли, – что любая перемена воспринимается как угроза. В «Приюте отшельника» она королева. С утра до вечера на арене. Глории необходимо чувствовать, что она владеет публикой, вот и волнуется, как перед выступлением. Знаешь, Кларисса, я ей завидую. Это удивительное чувство – смесь страха, радости, паники, твердого намерения преуспеть. Жизнь или смерть. Такое… не объяснить словами. Я бы все отдала, чтобы хоть на мгновение снова ощутить это чувство, хотя все мои дни похожи один на другой, а жизнь монотонна. Я ни за что не пропущу прием, притаюсь в уголке и буду наблюдать.

Гости начали собираться около четырех. Мужчин было немного, куда меньше, чем дам, и оделись они вполне демократично – в отличие от своих жен, нарядившихся, как на гала-концерт. В тон-ателье устроили буфет, Глория встречала гостей на пороге своей комнате, сидя в кресле с высокой спинкой. Жюли наблюдала издалека. Никто не догадывался, что мизансцену задумала и срежиссировала Жюли, но и она не была уверена, чем все закончится. Именно неизвестность приятно возбуждала ее.

О приближении Монтано возвестил стихший гул голосов, все головы повернулись к двери, и она вошла под руку с Юбером Хольцем. Наступила мертвая тишина. Джина Монтано – вся в черном, без единой драгоценности, статная – напоминала одну из гордых патрицианок, которых так часто играла в исторических фильмах. Она медленно шла к сверкавшей, как рождественская елка, Глории и была императрицей. И тут Жюли осенило: она крикнула «браво!» – и все зааплодировали. Глория, поддерживаемая Кейт, встала и протянула к гостье руки, просипев сквозь зубы:

– Какая идиотка крикнула «браво!»?

– Кто-то в задних рядах, – ответила Кейт.

Гранд-дамы сошлись и обнялись, изображая восторг и умиление, потом Глория взяла Джину за руку и обратилась к зрителям:

– Я счастлива принимать в нашем «Приюте отшельника» прославленную актрису. Для всех нас это большая радость и честь. Мы хотим, чтобы Джина Монтано, ставшая недавно жертвой гнусного нападения, согласилась поселиться здесь и наслаждаться миром и покоем. Добро пожаловать, дорогая!

Объятия, поцелуи, продолжительные аплодисменты. Обессилевшая Глория опустилась в кресло, Джина осталась стоять – она собиралась произнести ответную речь.

– На мой взгляд, – тихо сказала своему мужу хозяйка виллы «Гардения», – гостья выглядит моложе. Допускаю, что она делала одну или две подтяжки, но ее черные неаполитанские глаза блестят, как в юности! Куда до них голубым глазам Глории…

– Тсс!.. Что они делают?

– Кажется, обмениваются подарками.

Гости окружили главных героинь, а Жюли выскользнула из комнаты и вернулась в свою «нору», как она ее называла. Чуть позже появилась Кларисса, чтобы отчитаться об увиденном. Джина преподнесла Глории пластинку «Блестящая фантазия» Паганини (броская пустяковина, по мнению Жюли), а Глория вручила ей иллюстрированный альбом из собственной библиотеки «Звезды немого кино» (довольно жестокий намек на то, как давно миновала эпоха ее славы). Обе выразили живейшее удовольствие, после чего Джина начала раздавать автографы и отвечать на вопросы. «Так вы намерены поселиться здесь?», «Какие у вас планы?», «Вам не предлагали роль в театре?»

– Неутомимая дамочка, – прокомментировала Кларисса. – Выдержала церемонию как молодая.

– А что Глория?

– С трудом дотерпела до конца. Я помогла ей лечь. Ужинать она не пожелала. Вам бы стоило зайти к ней.

Жюли отправилась к сестре и нашла ее очень усталой – с запавшими глазами и потухшим взглядом, – но исходящей желчью.

– Такое больше не повторится. Все эти люди, шум, суета мне не по силам. Ей тоже. Уходя, она повисла на Хольце и едва волочила ноги! Теперь будем сидеть каждая в своем «углу». Пожалуй, приму две таблетки снотворного, иначе не засну.

Жюли тихонько выходит. Пока все идет хорошо, но расслабляться нельзя. Слава богу, идей у нее предостаточно. Она садится в кресло, чтобы выкурить последнюю за день сигарету, и по непонятной причине вдруг вспоминает Фернана Ламбо. Он погиб в 1917-м, на Дороге Дам.[41] До флорентийской трагедии. Так почему же она написала письмо, погубившее Фернана?

Глава 7