Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)

Прорвалось – течёт с горы Огнь-река из глубин.

Плавит скалы, жар её камни раскалил.

Хоббиты не могут встать, а гора пылает.

Пролетают камни рядом, пламя полыхает.

И дышать им тяжело, всё вокруг в дыму.

Обнялись, у Фродо жар, он ещё в бреду.

Схоронились за скалой, только все в ушибах.

И идти уже не могут, хорошо, что живы.

Содрогается земля, мечется от боли.

Много зла взяла в себя, ей самой ведь больно.

Фродо отошел немного… Попытался сесть…

И с трудом, но улыбнулся, слабый только весь:

«Сэм. Прощай, мой друг… Прощай… Брось меня! Беги!..

Ты меня уж не спасёшь… Ты… себя спаси».

Сэм:

«Глупости болтаешь, как тебе не стыдно.

Ведь всегда мы были вместе, стало мне обидно.

Даже если б и хотел, не ушёл бы я.

Ведь трясётся и горит, плавится земля.

Вместе жили и умрём.

И пока мы живы, одного тебя не брошу.

Дальше будет видно».

Фродо держит руку друга: «Сэм, всё хорошо…

Мы же отстояли правду… Погибать… легко…»

Обнял друга Сэм и в слёзы – боль неслась в словах.

Фродо умирал с улыбкой на его глазах.

Сэм не думал о себе (ведь погибнет тоже),

Он страдал, глядя на Фродо, – знал, спасти не сможет.

Жар вокруг, подходит пламя, лава обтекает.

Фродо грустно улыбнулся, вместе погибают:

«Средиземье… Шир, холмы… Торба, что на круче.

Милый дом беда прошла… Будет всё как лучше.

Солнышко… Пусть светит всем… Процветай, земля.

Славься… Славься ты вовеки… Родина моя…»

Дождь огня! А небеса, кажется, пылают.

Лава медленно течёт, ближе подступает.

Содрогается земля, вся дрожит, трясётся.

Трещины идут по ней, пламя из них вьётся.

Вдруг «Орлы! Орлы летят!» голос рядом раздаётся.

«Помню… Это из другой… Старой доброй детской сказки…» —

Бедный Фродо прошептал и сознанье потерял.

DXXVII

Мастер маг и тьмы колдун страшно одинок.

Чёрный майар Саурон, рок его жесток.

Жажда власти надо всем, измененье мира,

Самый сильный из майаров, тень его растила.

Мастер колдовства, иллюзий шёл через других

И любил себя он только, был жесток к другим.

Майар Саурон-Гортхаур полон тёмной силы.

Он не понял песнь любви, одинок был в мире.

Страшен тот предсмертный крик – ярость, удивленье,

Боль и ужас в нём слышны, смертный страх забвенья.

Погибал, развоплощался, мир его отринул,

Боль Кольца его была, с ним он вместе сгинул.

И сквозь облик бестелесный лик мелькнул его земной,

Осознал и понял всё в смертный миг последний свой.

Озаренье наступило, на мгновение пришло,

Боль в глазах его мелькнула, всё – забвение пришло.

DXXVIII