Алая линия

Дорога шла через эти трясины, и порой они ее совершенно засасывали, и тогда лошади по брюхо проваливались в вязкую и зловонную грязь. Слева змеилась мутная речка, и Педро был потрясен до глубины души, когда дон Хосе-Мария сказал: «А в этом году Тибр не очень разлился, видно, не было в горах дождей». Неужели же знаменитый Тибр даже в пору весеннего половодья столь ничтожен и убог?! Затем стало посуше, болота сменились плоской равниной с чахлыми оливковыми рощами. Дорога круто повернула на север и скоро подошла к высокой кирпичной стене, которая к востоку тянулась насколько хватал глаз, а на западе спускалась к Тибру.

Тысяча двести десять лет было этой стене, в пору упадка Римской империи, заложенной императором Аврелианом и оконченной его ближайшими преемниками.

Через остийские ворота в Аврелиановой стене Педро и дон Хосе-Мария въехали в Рим.

Дон Хосе-Мария – он часто бывал в Риме и хорошо знал город – сказал Педро:

– Сейчас мы поднимемся на Авентинский холм, и ты увидишь оттуда весь Рим.

И вот уже Авентин – самый южный из семи холмов Древнего Рима.

Внизу лежал Вечный город. Истерзанный и оскверненный, но все еще живой и, быть может, поэтому внушающий чувство острой жалости.

На необозримом пространстве глаз везде встречал руины. В развалинах были храмы Форума и священного Капитолийского холма, как гигантское надгробье стоял изувеченный Колизей.

На каменных скамьях этого грандиозного амфитеатра некогда умещалось девяносто тысяч зрителей, и, право же, настоящими кудесниками были его древние строители. На вечные времена возвели они многоярусные стены Колизея, и это чудо-здание выстояло четырнадцать столетий. В запустение пришел Колизей в годину варварских вторжений. Пожары, землетрясения оставили на его каменном теле неизгладимые рубцы, но больше всего он пострадал по иным, и при этом куда более горьким причинам.

Даже с Авентинского холма Педро видел: как муравьи, копошились у Колизея сотни людей. С мясом вырывали они из стен тяжелые плиты. Ну конечно, ведь до чего же это удобно – гигантскую каменоломню иметь у себя под боком. Один-два удара ломом – и к твоим услугам аккуратно отесанная плита серого травертина, а травертин – камень хоть куда, не грех его продать кардиналу Орсини: кардинал недавно заложил новый дворец. Не грех и подпереть травертинчиком стенку или вымостить им свой дворик. Да мало ли на какие нужды может пригодиться отличный материал из стен Колизея!

А железо? Оно в Риме обходится недешево, травертиновые же плиты древние строители скрепляли железными тяжами. Разбей молотом плиту, вырви такой тяж – и на все надобности железа хватит тебе на год, а то и на два…

Одиннадцать веков папы правили Римом, и одиннадцать веков они разрушали Вечный город.

Кот в львиной шкуре – таков был папский Рим, захолустный городок, который от хвоста до головы мог бы раз пять уложиться в широком кольце Аврелиановой стены.

С плешивой макушки Авентина перед юношей открывался вид на бесконечные пустыри. Пустыри на Палатине, на Эсквилине, на Виминале. Чуть меньше их было на дальнем севере, на склонах Квиринала.

А среди пустырей, в соседстве с обглоданными руинами, множество башен, круглых и квадратных. Древний Рим и понятия не имел о таких сооружениях. В них решительно все – и выведенные вкривь и вкось стены, и угрюмые щели бойниц, и худые крыши в рыжих и бурых заплатах – дышало темным средневековьем.

Это были дома-крепости римских магнатов. Знатные обыватели папского Рима от своих великих и забытых предков унаследовали беспокойный и драчливый нрав. И дома-башни постоянно воевали друг с другом. На их боках записана была история лихих штурмов и долгих осад, узкоглазые стены являли миру рваные и колотые раны и следы болезненных ожогов. Случалось, что хозяев башни выбивали из нее тараном. Случалось, что их выкуривали на божий свет – не так уж трудно было со всех сторон обложить тот или иной каменный улей хворостом…

Правда, при последних папах, вот уже лет шестьдесят, башен никто не строил, хотя родовитые римляне по-прежнему вели себя как бойцовые петухи. Но они теперь отсиживались от воинственных соседей в роскошных палатах, и десятка четыре таких дворцов разбросаны были среди руин Капитолия, Латерана и Квиринала.

Всезнающий спутник Педро перстом указал на самые большие дворцы – резиденции сеньоров Массими, Колонна, Орсини, Кафа-релли, Цезарини, делле Ровере.

К башням и дворцам лепились бесчисленные церкви, церквушки, часовни, монастыри, странноприимные дома. Мария на Минерве, Мария Авентинская, Мария Ангельская, Мария в Арачелли, Мария на Лестнице, святой Петр в Оковах, святой Григорий великий, святой Иоанн на Латеране… Нет, куда там: не хватило бы и дня, чтобы перечислить все эти храмища и храмики божьи.