Алая радуга

— Куда еще прямее, чем прошлый раз я ответил: нету у меня никакого аппарата! С самогонкой виноват, это правда! Покупал ее, оставлял у Ефросиньи до Петрова дни. Когда в гости к ней приходил, то и сам употреблял. Небось, она уже все рассказала? Ведь так было, Ефросинья?

— Не ври! Не покупал ты ее! Изверг окаянный! — прошипела Ефросинья.

— Видишь, Максим Ерофеевич: не по-ку-пал! — повторил Федот Еремеев. — Из Черной дубравы привозил ее Егор Горбунов. Что теперича скажешь?

— Так! Так! — нетерпеливо стукнув кулаком по углу стола сказал Большов. — Значит, и Егорку сюда же привязала, змея! — Он бросил на Ефросинью исподлобья взгляд, не предвещающий ей радости. — Эх, жалость какая: язык тебе не оборвал!

— Упреждаю, Максим Ерофеевич, — погрозил ему Федот Еремеев, — коли бабу за ее правду хоть пальцем тронешь…

— Сразу не покалечил, теперич более трогать не стану. Но про Егорку она брешет зря. Вино я купил в Сункулях, у одной шинкарки и сам же привез. Да и чего теперича о вине толковать, коли вы его вылили? Еще прошлый раз, когда Рогов нас с Прокопием Ефимовичем в Черной дубраве разыскивал, хотел я вам про ту сункулинскую шинкарку открыться, да пожалел бабешку, может, у нее и другого доходу нет, как только с энтого вина.

От этой версии о покупке самогона Большов уже не отступал, несмотря на все усилия Федота Еремеева заставить его указать место хранения аппарата. Очная ставка с Егором Горбуновым тоже не дала результатов. Егор пялил глаза на Еремеева, чувствуя на спине пронзительный взгляд Максима Ерофеевича, бормотал что-то нечленораздельное, пока, наконец, Федот не закрыл его в темную комнату, чтобы одумался.

Выдворив из сельсовета Ефросинью и оставшись с Большовым наедине, Федот Еремеев сделал попытку поговорить с ним не как должностное лицо, а как земляк с земляком. Но и эта попытка окончилась неудачей.

— Я же не супротивник советской власти, — ответил Большов. — Всякая власть дадена богом, и, стало быть, наше мужицкое дело ей подчиняться. А власть — это закон! С законами я согласный. Вот коли ты меня с самогонкой поймал, штрафуй!

— Да пес с ней, с энтой самогонкой! — махнул рукой Федот Еремеев. — Охота тебе пить, так хоть в три глотки пей. Ведь понимаешь же ты, Максим Ерофеевич, пошто мы ее преследуем? Государству хлеб нужон до зарезу, вы же хлебушко перегоняете на зелье. Нам прошлый раз ты пообещал сдать в казенный амбар всего-навсего двадцать фунтов зерна, но перегнал на аппарате, наверно, уже не один десяток пудов! Куда ты гнешь, в кою сторону? Или хочешь советскую власть на колени поставить?

— Ты, Федот Кузьмич, мне ловушки не ставь! — насторожился Большов. — Чего мне закон велит, я все сполняю. Осенесь, после умолота, все, как было положено, рассчитался. Мое ли дело, что вам еще и в летнюю пору вздумалось зерно собирать? Где об энтом написано в законе? Такого закону нет. Выходит, не обязанный я последнюю пудовку зерна отдавать.

— У тебя не последняя пудовка! Ведь Павел Иванович подсчитывал.

— Его право ущитывать, а мое, коли у меня в анбарах пусто, отказываться. Эвон, Ефим Сельницын в Дальнем околотке тоже ущитывает, с револьвером. По закону, что ли?

— Там не по закону. Оттого Павел Иванович у него и отобрал револьвер.

— У вас тоже не по закону! Что значит: хоть нет, но подай! Сегодня ты требоваешь, назавтра тебя другой сменит и тоже требовать начнет. Двадцать-то фунтов в казенный амбар я все же отнес, не пожалел.

— Больше, значит, не можешь?

— Да уж, наверно, никак не могу, Федот Кузьмич.

— Подписку об энтом напишешь?

— Могу и подписку! Хоть сейчас пиши: «Я, гражданин села Октюбы, Максим Ерофеев Большов подтверждаю: излишнего зерна у меня нет, и сдавать мне нечего».

— Ну, а ежели с той подпиской мы всей комиссией все ж таки придем к тебе во двор и посмотрим в анбарах? Как тогда быть.? Ведь закон обманывать не велит.

— Во двор вы не попадете! Не пущу!

— Так мы же по закону.

— Покажи, где тот закон?

— Примем в совете решение.

— По мне, энто не закон. Ты покажи, где вышестоящая власть так приказывает? Чтобы напечатано было. Тогда пущу. А так-то мало кому чего вздумается. Сегодня ты по анбарам шариться станешь, завтра Ефим Сельницын придет. Так я обязанный каждому вороты открывать? По мне хоть сам районный партейный секретарь приезжай, все равно правов на то нет.

— Да-а! Крепкий ты, Максим Ерофеевич! — заключил Федот Еремеев, прекращая бесцельную беседу.

Вечером пришлось выпустить из темной и Егора Горбунова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Не пойман — не вор! Этим пользовался Максим Большов. Но это же сдерживало Рогова и Федота Еремеева.

Поиски большовского самогонного аппарата пришлось усилить. Два дня по Черной дубраве ездили верховые, побывали в самых гиблых местах, прочесали все полевые избушки и балаганы. Эти два дня Большов, Прокопий Ефимович Юдин, Егор Горбунов, по следам которых можно было добраться до потаенного места, из села никуда не выезжали.

Обнаружился аппарат случайно.